— Наверно, дефектная она.
И Толик ушел дальше вычесывать клоки семилетней Ларисе, а я осталась с Катенькой одна. Я на него разозлилась, но в то же время сразу подумала, что мои дети будут от него.
Я решила поиграть в то, что Катенька — наша с Толиком дочь.
— Катя мне не нравится, — сказала я. — Тебя будут звать Римма.
Я решила, что молоко с сахаром для шестимесячного ребенка это слишком, и мы с ней пошли в магазин за смесью. Бабушки на лавочках провожали меня красноречивыми взглядами. Наконец, на обратном пути, я развернулась к ним и сказала:
— Да, нагуляла. У нее еще и отец недавно из тюрьмы вышел.
И гордо пошла домой (но не к себе).
Купать Римму-Катю было сложно и, на мой взгляд, опасно, поэтому я просто обтерла ее теплой влажной тряпкой. Наверное, я была бы плохой матерью. Но, во всяком случае, получше Иришки.
Я попросила Толика помочь мне искупать ее, но Толик отреагировал нервно. Ожидаемо или неожиданно — сложно было сказать. Ожидаемо, потому что Толик очень нервный, а неожиданно, потому что он всегда помогал мне раньше. И вообще мне казалось, что малышку он избегал.
Уже вечером я вспомнила о его маленькой сестричке, которая утонула в ванной, пытаясь искупать куклу.
Домой он возвращался какой-то поникший, и я, забыв о своем завете, гладила его по голове всю дорогу.
Что касается Иришки, она была к своим детям будто бы совершенно безразлична. Непохожие на нее и друг на друга они казались воспитанниками очень плохого сиротского приюта.
Миша, старший, считал, что мама рожала их за пособие, но и это было неправдой, потому что Иришка частенько забывала забрать деньги, и нам приходилось вести ее, пьяную и равнодушную к тому, что она будет есть завтра, получать пенсию.
Пятилетний Сережа полагал, что мама украла его у цыган.
Трехлетний Илья считал, что мама нашла их в капусте. Он еще не успел разочароваться в этом предприятии под названием "многодетная семья".
Больше всего на свете я боялась, что Римма-Катя умрет от голода, пока нас нет. Ну и еще, что Толик все-таки спит с Иришкой (раз уж он — ее типаж), и она от него забеременеет. Иногда я с подозрением смотрела на Иришкин живот, но она, казалось, была просто толстой. В любом случае, вряд ли я могла узнать что-либо раньше, чем через полгода.
В общем, Иришка меня тоже раздражала своим полнейшим равнодушием к человеческим существам, которых она привела в мир, своим тоскливым алкоголизмом и своим неблагодарным и наплевательским к нам отношением.
Однажды, когда я делала с Мишей уроки, Иришка и Толик решили выпить. О чем-то они говорили, причем на повышенных тонах, и я даже испугалась, что случится поножовщина, но виду не подала и продолжала решать с Мишей примерчики.