Мне казалось, что моя жизнь чего-то да стоит, я другая, а они, Господи, бедные, несчастные люди. И дети их вырастут и так же люто и беспросветно будут пить.
Мне было страшно сказать это Толику, но все-таки я решилась. Он не обиделся и не разозлился. Сказал:
— Во ты цаца. Глянь на меня. Нравлюсь?
Я кивнула.
— Во. Че-то я могу тебе дать хорошее. Че-то учу тебя, помогаю. Ты мне тоже. Нормально же, хотя мы с тобой с разных миров. Люди разные нужны, люди разные важны. Че я знаю, ты про это без понятия. И наоборот так. Мы друг друга учим пониманию и терпению. Круто же. Были б все одинаковые, никто б никогда лучше не стал.
И тогда я подумала, что он спасает меня, и что моя Катя-Римма может вырасти и тоже кого-то спасти, кого-то совсем не знакомого с ее миром. А кто-то может спасти ее.
— И ты думаешь это правильно — жить как Иришка?
— Не, — сказал Толик. — Ниче неправильно. Но мы что ль правильно с тобой живем или че? Я ее учить не буду, пусть живет, как умеет. Все равно через нее в мире больше разного стало, кому-то это пригодится.
А я все думала, что за шанс у детей Иришки, шанс все-таки на что?
Пришла к выводу, что шанс — это не что-то конкретное, не мечта, которую дети Иришки могли бы исполнить за нее, а просто жизнь, которую они проживут правильно.
Как им оно покажется правильным.
А я — я тоже живу жизнь, которая кажется мне правильной.
Я ношу красный спортивный костюм и читаю книжки старикам, и чувствую себя супергероиней. И я влюблена.
Жить классно, подумала я, вот бы жить вечно.
Мы приехали точно к ужину, и я взахлеб рассказывала родителям о том, что сегодня видела, и где была, правда, чернушные подробности я всегда опускала. Выходило, что я помогаю только божьим одуванчикам. Но так оно для родителей спокойнее. Мама и без того постоянно звонила мне и спрашивала, где я, и что делаю.
Толик качался на стуле и играл с едой, мама и папа слушали меня внимательно, и даже Люся, старательно затиравшая пятновыводителем вино с ковра, замерла и, если бы у нее были ушки, как у кошки, она бы ими наверняка прядала.
Я чувствовала себя звездой.
А мои родители гордились мной, тем, что я помогаю людям, и, казалось, это помогало им смириться с тем, что я все время таскаюсь за Толиком. Они смотрели на меня сияющими глазами, и мне было так приятно.
Мне казалось, я прямо-таки видела, о чем они думают.
Наша девочка была такой малышкой, помещалась на руках, спала вместе с нами и грызла все, до чего могла дотянуться, когда у нее резались зубы.
А теперь она взрослая девушка и читает книжки старушкам и выгуливает инвалидов.