Я читала надписи на боках и торцах остановок, вот некоторые из них:
"Сдохни, тварь"
"Рэп — кал"
"Цой жив"
"ЦОЙ жив"
"Цой ЖИВ"
И всюду разнообразные, нет, действительно очень разнообразные изображения мужских половых органов.
Можно ли было составить какое-то представление о человеческих душах и о том, что находится у людей на повестке дня? Думаю, да, до определенной, конечно, степени.
Часто рисовали кресты и звезды, много-много крестов и звезд, почти до уродливости неаккуратных, но полных отчаяний и надежд.
Но больше всего меня поражали венки у дороги, иногда они обрамляли таблички, надписи которых я не видела, да и не успела бы прочитать. Думаю, это были имена.
— Толик, — спросила я, когда мы проехали очередной венок, большой, пушистый, с желтыми и фиолетовыми искусственными цветами, неестественно и пронзительно яркими даже в дорожной пыли. — А к чему эта традиция оставлять венки на месте смерти? Есть ведь могила.
— Типа как кенотаф, — сказал Толик.
— Что это?
— Могила как бы, но без жмура, поэтому не могила. Памятник. Но не памятник, тут же венки. Поэтому и не кенотаф.
— Прояснилось.
Толик подался к окну, прижался к стеклу носом, рассматривая пустую дорогу, черную траурную полосу для мертвых, в стерне, полей.
Теперь мы с Толиком оказались совсем близко, и я слышала присвист, с которым воздух выходил из его легких.
— Это чтоб ты спросила.
— Господи.
— Не, я серьезно.
Щека у него была такая колючая, я утыкалась в нее кончиком носа.
— Вот едешь ты в автобусе, — сказал Толик. — Все у тебя в ажуре, но нудновато малька. И тут видишь — ба! Веночек! Или крестик, не дай Бог. Ну и ясное дело, мысли у тебя какие. Понимаешь: здесь человек умер, вот здесь его жизнь закончилась, он влетел в столб или в другую машину, и здесь последнее было, что видели его глаза — этот лес, дорогу эту, такое небо. И ты это видишь. И ты вспомнишь о нем. Кто это там был? Пацан какой-нить на мопеде кататься поехал, с девчонкой, там, своей, и она еще в платье в цветочек и с длинными волосами, и вот все возвращались и нормально, а их не дождались. Или дальнобой, там, какой-нибудь, с пузцом, женой-пилой и детьми, хотел домой и поспать, не знаю, хотя бы шмару какую, но заснул за рулем, и бац. Или компания была, спьяну они разбились, и потом гробов было, ну, штук пять, в один день хоронили, если город маленький или деревня, там. Были под пивом, веселые, отмечали, что кореш откинулся или день рожденья. Или просто кто-то, не знаю, дачники с детками и четырьмя мешками картошки в багажнике. Или ваще-то убийца-маньяк с мертвой телкой в багажнике и кровавой лопатой на заднем сиденье. Ну ладно, кто б ему венок поставил? Может, простая русская баба, не знаю. Неважно, какой-то был человек или люди, они умерли здесь. Ты подумаешь о них. Подумаешь, что они мертвые, а значит — они были живые. Ты узнаешь, что они были живые. Короче, это для оживления мертвецов венки.