И я поцеловала его в щеку. В нос мне ударило статическое электричество, ощущение, будто я сделала глоток шампанского, а сердце пропустило удар, словно разряд был минимум в десять раз сильнее.
Толик тут же отодвинулся.
— А, может, это автобус тут разбился. Ба-бах!
Толик резко, но совсем не больно, смягчив прикосновение в последний момент, ткнул пальцами мне под ребра, я заверещала на весь автобус, и химозно-рыжая тетенька повернулась ко мне, недовольно уставилась на мое перекошенное от смеха лицо. Я давилась истеричными смешками, изо всех сил стараясь сделать серьезное лицо. От этого взгляда выпуклых, наводящих на мысли о болезнях щитовидки, теткиных глаз мне еще больше захотелось хохотать.
— Вы не обращайте внимания, — сказал Толик. — Она у меня дурочка.
Я ударила его локтем под ребра, он сказал:
— Что, тетя дурочка, не ты?
— Вы его не злите, — выдавила я из себя, продолжая смеяться, почти задыхаясь. — А то он будет выходить и вам сухожилие перережет.
— Кто? — спросил Толик притворно удивленно. — Я? Ей?
— Ты, — сказала я и зажала себе нос, чтобы перестать смеяться.
Тетька бесстрашно цыкнула на нас и отвернулась. У нее были такие кудрявые волосы, словно у куклы. Наверное это и называлось химическая завивка.
— Вот смотри, какого ты прекрасного человека обидела. И зачем? Чтобы че?
— Чтоб ты спросил, — сказала я и ткнулась носом ему в плечо, и поразившись еще раз тому, как он, не особенно чистый, приятно для меня пахнет.
— Во-во, — сказал Толик со скорбью в голосе. — И стоило оно того? Стоило?
Я смеялась и вытирала нос о его куртку, а он гладил меня по голове, как будто я плакала.
— Толечка, — говорила я. — Толечка, я сейчас умру!
— Ничего, Ритуля, — говорил мне Толик. — Ты потерпи еще немножко, потом умрешь. Пока не потерпишь, все равно из-за стола не выйдешь.
Только выйдя из автобуса я осознала, что мы с Толиком были похожи на влюбленную пару, хотя ничего особенно предосудительного и не делали.
В автобусе было так жарко, даже душно, а на улице оказалось почти невероятно холодно, так, что тяжело стало выдыхать. Я помнила, это называлось холодовая астма.
Даже воздух были здесь какой-то тяжелый, густой, будто в квартире, где только начали ремонт. Я пару раз чихнула и взглянула на этот странный, железный и бетонный, куда железнее и куда бетоннее Вишневогорска мир.
Город этот был почти монструозным, величественным в каком-то пугающем смысле. Осенью, при отсутствии зелени, при отсутствии снега, казалось, что передо мной инопланетный пейзаж.
Или декорация к футуристической пьесе вроде "Победы над Солнцем".