Я потянула его за руку.
— Толя, пойдем, никого нет дома.
— А если есть человек, и ему нас надо, то че тогда?
В этот момент дверь приоткрылась, мы увидели глаз, усталый, красноватый, с диабетозно-яркими сосудами, и чувственные, но ужасно сухие губы, и кончик алого носа.
— Что вам нужно? — спросила женщина. На руках у нее кряхтел ребенок, женщина его, судя по всему, покачивала, иногда в щели между дверью и косяком появлялась ручка малыша, он сжимал и разжимал крошечные, будто фарфоровые пальчики.
— Здрасте, — сказал Толик. — Мы, это, социальные работники. Ну, на вольных хлебах. Может, вам че-то надо? Ну, помощь какая-то, а? Не знаю, за продуктами сходить, убраться. С ребенком посидеть, наверно, не дадите, но и не надо. Не люблю детей особо. Ну, или там отхерачить кого-то как следует.
— Я не буду этого делать.
— Рита этого не делает, но я делаю!
— Че? — спросила женщина, ребенок издал какой-то писк.
— А хотите просто денег? — спросила я, но Толик наступил мне на ногу.
Красноватый, усталый глаз с извивающимися червячками сосудов смотрел на нас, я опустила взгляд и застала полы застиранного халата в блеклый цветочек, и резиновый ремешок розовой шлепки.
— Нет, — сказала женщина. — У меня муж ревнивый, уходите.
Дверь перед нами захлопнулась, и Толик сказал:
— Ну ладно.
— Толя, кому мы здесь нужны? Никто нам не доверяет. Как ты, кстати говоря, вообще смог втереться в доверие к людям в Вишневогорске?
Толик сказал:
— Ну, втереться в доверие — не то как-то, мне не нравится, как звучит оно. Как будто у меня намерения не те какие-то.
Он помолчал, облокотился на дверь, поглядел на тусклую лампу, на засиженный мухами потолок.
— А про ребят — да тут понятно. Терять им нечего было. Было б че терять, тогда б не открыли мне, не стали б со мной говорить, с таким моим видом, с такой речью моей. Мне же и про других разных людей рассказывали, много в мире несчастья, я к ним ходил, они не открывали. Это выбор. Кто открывал, тому терять нечего и помощь больше, чем жизнь нужна. Значит, нужна правда и отчаянно. Так что, может, нам здесь и никто не откроет, и не надо, хорошо тогда, что людям не нужно так сильно.
Вот так началось наше странствие по бесконечным коридорам нищенской, раздолбанной общаги, так напоминавшей Толику (и в определенном смысле копировавшей) его дом.
Мы без устали бродили по коридорам и предлагали свою помощь. Комнате на десятой даже мне перестало быть неловко, хоть я и чувствовала себя спятившей сектанткой, что-то во мне вполне омертевело для того, чтобы не заливаться краской при взгляде на очередного местного жителя.