Занавеска была серая, в синюю розу, тонкая, но непрозрачная, под ней выступали выпуклости тела, и было ясно, что лежит женщина, полная притом. Под занавеской выступало даже ее лицо, крупный нос, покатый лоб, выдающийся подбородок.
Меня затошнило, но что-то почти волшебное не дало мне отвести взгляд.
Я боялась и хотела уйти, но вместе с Толиком подошла к дивану. Меня трясло. Мужчина и женщина не обращали на нас никакого внимания, им не было странно, что мы пришли в их дом — она спала, а он, может быть, тоже спал, в каком-то смысле.
Когда Толик протянул руку к занавеске, я не выдержала и уткнулась носом ему в плечо, заплакала.
Толик отдернул занавеску, глянул на тело.
Я спросила:
— Как там?
— Ну, — сказал Толик. — Не очень хорошо.
Я только сильнее заплакала от отвращения, и Толик вытолкнул меня в коридор, забрал только мой новенький мобильный.
— Ща, — сказал он. Я видела, как Толик пытается привести в чувство мужика, как Толик роется под матрасом в поисках документов, даже мне было страшно на это смотреть, а хозяевам комнаты было как бы и вовсе все равно, что Толик у них хозяйничает.
Иногда я как бы против воли пошатывалась вперед, чтобы увидеть труп. Издалека — бабуля как бабуля.
Наконец, Толик позвонил куда-то и сказал, что мы подождем здесь, сходим пока, может, на первый этаж.
— А как же она? — спросила я.
— А что ей сделается?
И я ломанулась к лестнице. Я говорила:
— Зачем? Зачем тебе это, Толик? Они такие противные, зачем? Зачем ты им помогаешь?
Толик поймал меня за руку, прижал к себе и погладил по голове.
— Затем, что даже самое безобразное существо заслуживает помощи, — сказал он. — Это такой эгоизм типа. Я был очень безобразным существом. И я заслуживал помощи.
Мы долго стояли так на ступеньке, и я плакала, и била его по плечам, так слабо и почти любовно.
Пройтись по первому этажу мне почти хотелось. Я осознала, что вряд ли мы найдем еще один труп. И я сама бежала по коридору и стучала в дверь каждой комнаты, а Толик шел за мной с несвойственным ему, совершенно ангельским спокойствием. У последней двери я задержалась надолго и все колотилась в нее.
— Ну-ну, че ты, — сказал Толик. — Вдруг там робкая бабулечка.
Он меня нагнал, встал рядом и потерся носом о мой висок. В этот момент дверь распахнулась, и какая-то очень злая и полубезумная, судя по всему, грязноволосая бабуля вытряхнула на нас содержимое мусорного ведра.
Противно не было. Не после трупа.
Бабуля сказала:
— Мрази.
И дверь закрыла. Толик снял с моего плеча обертку из-под маргарина.
— Вот тебе и робкая бабулечка. Одуванчик божий.