Я принесла чай, к тому моменту Толик закончил с лампочкой, а Светка улеглась в кровать и принялась красить фиолетовым фломастером листочек. Принц улегся в постель вместе со Светкой, положил голову ей на ноги. Некоторое время мы молча пили чай, каждый в своем углу комнаты. Потом Светка вдруг сказала:
— Подумала недавно, что хорошо бы убить Принца. А то как же он будет жить, когда я умру? Удушить, что ли. Его ведь без меня убьют, или он сам умрет. Такой наивный.
Толик сказал:
— Да не. Я заберу. И че ты переживаешь, че помирать собралась. Может, еще десять таких Принцев сама схоронишь.
И я подумала, что Светка с ее распухшим животом и абсолютно лысой головой засмеется над ним или разозлится, но она с облегчением улыбнулась.
— Ритуля, — сказал Толик. — Поди с Принцем погуляй. Поводок в коридоре.
Я подумала, что им предстоит какой-то серьезный разговор после этой странной и ужасной реплики о Принце, поэтому решила быстренько ретироваться.
Принц пошел за мной безропотно и нежно, как теленок на бойню. Вспомнилась строчка из любимой маминой песни — нечего теленком быть, или что-то вроде того.
Потом я нашла в интернете поэтический перевод.
"И зачем телят зарежут,
Им никто не объяснит.
А кому мила свобода,
Тот, как ласточка взлетит."
Принц лизал мои руки беззащитно и нежно, как улыбалась Светка. Это правда, что собаки похожи на людей. Мы вышли под дождь, и я расплакалась. Мне стало жалко Светку, и поджавшего хвост от силы дождя Принца.
Но, в то же время, кое-что мне нравилось. Прохожие думали, что Принц — моя собака. Что я здесь живу.
Вот такая вот я самозванка.
Где-то минуте на двадцатой (Принц все никак не хотел делать свои дела), я вдруг поняла, почему Толик так спешно меня выгнал.
Они со Светкой трахались.
Тогда я расплакалась снова, а Принц ходил вокруг меня, наматывая поводок мне на ноги.
Когда я вернулась, Толик был в душе. Светка сказала:
— Только не пускай его в комнату. Сначала надо помыть ему лапы.
И я стояла в коридоре, гладила Принца и старалась больше не плакать ни из-за чего.
Потом Толик помыл Принцу лапы, я взяла альбом Светки, аккуратно закутав его в несколько пакетов, и мы ушли.
Я злилась, и мне было больно, но даже тогда я не хотела намочить Светкину мозаику.
Это, может быть, ляжет в основу защитительной речи по делу Риты Марковой на Страшном Суде.
Когда мы вышли, я спросила Толика:
— Ты носишь ей обезболивающие?
— Не только, терапию всякую, — ответил он. — У Людки заказываю, у нее связи. Я не вдавался, что там. Она заказывает музыку, а с меня бабосы и контакты.
Откуда только у него уже завелись контакты? Я снова вспомнила о пузырьке в Толиковом кармане.