- Видели ли вы его когда-нибудь действительно влюбленным, а не в его книгах?
- Вы сейчас заставите его оробеть, - отвечал мой приятель за меня. - Он не привык к «коннетаблизму».
Он придумал это словечко, чтобы определить своеобразное насмешливое направление ума молодой женщины. У всякой другой подобный тон отдавал бы просто дурным воспитанием. В ней это была привилегия женщины высшего порядка, носящей историческое имя, не имея, впрочем, на то права. Эта претензия на принадлежность к высшей аристократии составляла, вероятно, слабую струнку этой хорошенькой плебейки, произведенной в аристократки, благодаря миллионам лабазника, ее свекра, и ее отца Тараваля, биржевика: она улыбнулась на эту лесть, которую я про себя назвал пошлостью.
Г-жа Бонниве продолжала говорить со мной, не сводя глаз с Молана:
- Впрочем, я и без вашего ответа знаю, что на этот раз он попался и сильно… Что она умна, эта маленькая Фавье? - настаивала г-жа Бонниве.
- Очень, - с живостью отвечал я вполне искренно. Но во всяком случае, если бы я этого и не думал, то ответил бы так, чтобы досадить этому созданию, один вид которого глубоко раздражал меня. Я пустился в восторженные похвалы бедной девушки, которой почти не знал и которая только что так разочаровала меня своей неожиданной вульгарностью. Жак слушал, как я рассыпался в похвалах его любовнице, произнося целые дифирамбы, с удивлением, которое г-жа Бонниве истолковала, как подозрительность. Она была не такой женщиной, чтобы не воспользоваться случаем посеять раздор между двумя друзьями. Для меня такое инстинктивное проявление симпатии или антипатии к чувствам другого служит пробным камнем определения характеров как женщин, так и мужчин. Достаточно было г-же Бонниве подумать, что мы с Жаком связаны узами искренней дружбы, чтобы в ней тотчас явилось желание внести в нее разлад.
- Каково, - сказала она, - уж не влюблен ли портретист в свою модель. А сегодня мы еще и не начинали писать… - Она засмеялась своим недобрым смехом. Потом, вдруг обернувшись, она сказала своему мужу:
- Решительно, Анри, вы недостаточно двигаетесь, вы толстеете. Это вас старит на десять лет. Вы должны бы брать пример с Сеннетерра.
Не мешает прибавить, что «загонщик» в этот вечер был навощен и подправлен, как старая мебель, так что эта похвала его кажущейся молодости была ужасной иронией.
- Ну, не сердитесь, - закончила она, - и возьмите все винограду, он чудный.
«Миленькое дитя, - подумал я про себя, в то время как она протягивала нам коробку со своенравным видом, более жеманным, чем грациозным, - когда ее укладывают спать?» Я заметил, что, отпуская эту насмешку по адресу своего супруга, она взглянула на меня. В этой натуре, в основе которой не было правдивости, постоянно господствовали два стремления, олицетворявшие ее два недостатка: болезненное стремление произвести эффект, развившееся в ней в силу чрезмерного светского успеха, и еще более болезненное стремление во что бы то ни стало испытывать волнение, являющееся результатом тайной развращенности, развившей в ней пресыщение, и отсутствие сердца. Говорил ли я, что она была матерью и не любила своего ребенка, отданного на попечение отцов-иезуитов на многие годы? Она не могла жить, не удивляя, и чувствовала странное влечение к ощущению страха; она находила особое наслаждение в том, чтобы вызывать гнев мужчины. За неимением серьезных случаев, она пользовалась малейшими ребяческими выходками, чтобы доставить себе эти два ощущения, как, например: смутить неизвестного художника приемами, прямо противоречащими ее социальным претензиям, и зажечь в глазах мужа из-за пустяков огонь недовольства, который я в них видел. Сеннетерр и Бонниве, однако, принялись смеяться тем же смехом, каким смеялись Турнад и Фигон в уборной актрисы. Я тотчас уловил это сходство, как это бывает со мной во всех случаях, когда мне приходится встречаться с тем, что называется высшим классом. Актриса и светская женщина обе отличались дурным тоном. Только в дурном тоне изящного Берн-Джонса сказывалась страстность души, необыкновенная способность увлекаться, тогда как у г-жи Бонниве это был несносный и своенравный каприз избалованного ребенка, но весьма чуткого, так как от него ничто не ускользало, даже антипатия такого в сущности безразличного для нее человека, как я, и дурное расположение мужа, скрытое за этим смехом а Lа Турнад.