- Дорогой Сеннеттер, - просто сказал Бонниве, - нам с тобой попало. Но старый муж и старый друг это - дождевые зонтики, на которые падало столько дождя!
В этих немногих словах слышалась странная смесь иронии по отношению двух молодых артистов, новых пришельцев в светском обществе, с которыми разговаривала молодая женщина, и подавленного раздражения, доставившего, вероятно, ей то ощущение страха, которое она так любила испытывать. Она с таким мальчишеским задором бросавшая дерзость мужу, теперь одарила его кокетливым, почти нежным взглядом; мне, недостойному, был тоже брошен взгляд, более поощрительный, чем вызывающий. Я имел счастье возбудить ее любопытство: она чувствовала, что я не поддаюсь ее очарованию. И вот, меняя разговор и почти другим тоном с удивительной внезапностью, она самым простым образом обратилась ко мне с вопросом относительно той школы, к которой я принадлежу. Это послужило ей точкой отправления, чтобы завести со мной разговор об искусстве, причем она не выказывала особых познаний, но, удивительное дело, столько же понимания и здравого смысла, сколько перед тем насмешливого глумления. Она говорила об опасности для нас, художников, часто бывать в свете и говорила именно в том духе, как я это понимаю, с вполне правильным представлением о развитии тщеславия и шарлатанства, являющегося следствием посещения общества праздных людей. Можно было думать, что другая женщина заменила ее, но обе сходились в одном - в желании произвести впечатление на свежего человека. Только на этот раз она угадала, что именно надо было говорить. Холодные кокетки часто обладают этим даром, который, в глазах их поклонников, кажется отзывчивостью. Я был слишком подготовлен уже, чтобы сделаться жертвой этого подхода и не заметить его деланности. Но как было не восторгаться гибкостью ее ума?
- Не правда ли, в ней есть своя прелесть, в моей Бонниветке? - сказал Жак Молан, когда мы вышли. - Она хитра и понимает все без слов. Но почему она не пригласила тебя ужинать. Она же старалась произвести на тебя впечатление.
Ты мог бы заметить это по дурному настроению Сеннетерра. Он едва ответил на твой поклон. Дичь, загнанная не им, ему не по вкусу, впрочем, и загнанная им столько же. Да, - продолжал он тоном человека, который ведет очень осторожную игру и следит за малейшими подробностями хода своего противника, - почему она не пригласила тебя ужинать?
- А для чего бы ей меня и приглашать? - ответил я.
- Чтобы заставить тебя болтать о Камилле и обо мне, - сказал он, - на это было расчитано.