В одном конце этой приемной была устроена небольшая эстрада, в эту минуту незанятая, а остальная часть, залитая электрическим светом, несколько умерявшимся стеклянными колпаками радужных оттенков, пестрела и блистала.
Около пятидесяти женщин, сидевших в креслах, вперемешку с таким же числом мужчин, блистали драгоценными украшениями, сверкавшими в их светлых и темных волосах и на обнаженных руках и шеях. Вся гамма цветов переливалась в тканях их роскошных туалетов, еще более выделявшихся от контраста с черными фраками мужчин, и те мелочи, которые в первый мой визит в этот дом так странно не понравились мне, слишком смешанный характер этой обстановки, чересчур декоративной и наполненной безделушками, при этом освещении сливались и гармонировали с журчанием этой толпы. Веера махали, глаза блестели, лица оживлялись в разговоре, и королева Анна, к которой я шел раскланяться, имела действительно в этот вечер, в своем совершенно белом туалете, величественный вид принцессы, окруженной своим двором. Приближаясь к ней, я вспоминал о той смертельной опасности, которой она подвергалась неделю тому назад. В бледно-голубых глазах ее не оставалось ни малейшего следа, пережитого волнения, как не видно было следов ревности на сияющем лице самого Бонниве. В первый и, конечно, в последний раз в жизни являлся я в салон с неоспоримой и полной уверенностью в существовании светской любовной интриги. Обыкновенно истории этих блестящих господ и госпож известны только из туманных намеков «говорят». Такую-то подозревают в том, что тот-то ее любовник, такому-то приписывают такую-то любовницу. Такое подозрение, для лиц из общества равносильное уверенности, тем не менее не дает точных, конкретных образов. Неизвестны ни улица, ни номер дома, в котором происходят их свидания. Неизвестны обстоятельства, при которых они отправляются на эти свидания. Всегда остается обширное поле для сомнений, а если не обширное, то хоть маленькое. Я же, раскланиваясь с г-жей Бонниве, и в ту минуту, как она приветствовала меня банальной любезной фразой, я видел достоверно эту гордую головку, покоящейся на подушках в той комнате тайных свиданий, и ужас, исказивший ее черты, когда непрерывные звонки, а затем удары в дверь известили ее о грозящей опасности.
Контраст был так ярок, что в первый раз я понял то вредное очарование, которое производит на воображение некоторых людей это двойственное до известной степени существование, и почему женщины или мужчины, раз испытавшие ощущение его, не находят более прелести в другом. Подобная ложь, глубокая и опасная, доставляет как бы опьянение пороком, сладострастие высшего, почти демонического лицемерия тому или той, которые так лгут. Во всяком случае, именно к разряду такой дьявольской лжи принадлежала та фраза, которую г-жа де Бонниве произнесла в заключение нашего короткого и мало интересного разговора: