О, я не сумею сказать почему и вот за этим-то именно я и обратилась к вам… Я страдаю от того, что не вполне ясно сознаю свой долг… положительно страдаю.
- Вы любите этого молодого человека? - спросил священник.
- Разве это значит его любить?… я не могу разобраться в том, что во мне происходит… Бывают минуты, когда я говорю себе: - «Как глупо так мучиться! Я люблю Мориса, как любила бы сына, если бы, к моему счастью, у меня был сын». (И я действительно могла бы иметь сына почти, его лет). А в другие минуты я нахожу, что в моем чувстве к нему есть действительно что-то… непозволительное, что-то такое, что я, еще будучи молодой девушкой, мечтала чувствовать к моему будущему мужу… А главное, Морис меня беспокоит. Он неблагоразумен; он просит меня о таких вещах, которых я не должна ему позволять.
- Каких же это? - спросил аббат.
- Но, - произнесла г-жа Сюржер, опуская лицо, покрывшееся яркой краской… - он хочет, например, держать мою руку в своей руке или прислониться головой к моей груди, или…
Она колебалась; аббат подсказал:
- Поцелуи?
Она сделала утвердительный жест головою.
- Даже в губы?…
- Нет… До вчерашнего дня, по крайней мере… Вчера, в первый раз… Это-то и беспокоит меня, я думаю.
Несколько минут длилось молчание.
- А эти порывы… раздражают вас… физически? - Да.
И снова воцарилось молчание в натопленной комнате. Аббат Гюгэ вытер лицо и положил платок на стол. Г-жа Сюржер ждала, с опущенными глазами.
- Дорогая дочь моя, - сказал он, после минутного размышления, - у вас прямая чистая душа и она внушила вам придти вовремя ко мне. Конечно, в вашей нежности к этому молодому человеку нет дурных намерений, но в нем-то они есть, на правда ли? В таком случае вам придется или выдержать трудную борьбу, в которой всякая честная женщина оставляет частицу своей чистоты… или же вы падете… Да, дитя мое, вы падете, - повторил он и подчеркнул слова, видя, что г-жа Сюржер вздрогнула. - Сегодня вы говорите мне, что это невозможно… вы думаете это и вы правы. Это действительно невозможно сегодня, но уже возможнее чем вчера, завтра это будет еще возможнее чем сегодня, и наконец дойдет до того, что случится какой-нибудь пустяк, какой-нибудь незаметный толчок и вы падете.
Он уложил в симметричном порядке несколько карандашей и рейсфедеров на своем бюро, затем продолжал не без волнения в голосе:
- Вы падете и это будет большое несчастие, дорогая дочь моя. Вы сумели жить в миру, не теряя вашей чистоты, а это нечасто случается. Среди доверяющихся мне душ, ваша одна из тех, на мысли о которых я с удовольствием отдыхаю среди всего этого зла, которое я вижу или предвижу вокруг себя… Я говорю себе: - «Эта, по крайней мере, вполне безупречна» и я благодарю Бога. Вы остались совершенно чистой и в этом ваша большая заслуга, потому что ваш муж не был вам всегда верен прежде, а теперь, со времени его болезни, это просто обуза в вашем доме… Если я узнаю когда-нибудь, что вы уступили, как другие, то я приму это так, как если бы мне сказали о смерти вашей души.