- А затем?
- Затем он стал жить с нами, конечно… или вернее с г-ном Эскье, но обедает у нас… Бедный мальчик! - смягчалась она при воспоминании, - если б вы видели его в эти минуты! Невозможно было не пожалеть его. В двадцать четыре года узнать в один день о самоубийстве отца и о разорении…
- Полное разоренье?
- К счастью, нет. Сначала мы все так думали… Он получил кое-что по векселям. Теперь у Мориса остается двенадцать тысяч годового дохода.
- Двенадцать тысяч! - воскликнул аббат. - Но ведь это почти богатство для молодого человека, который может работать.
- О, примите в соображение, что его воспитывали как принца и что он рассчитывал на сто тысяч франков годового дохода. Его не готовили к службе… Это артист… Он сочиняет музыкальные композиции, пишет стихи… Тогда, с отчаянья, он опасно заболел. Что-то вроде менингита… Поправлялся он очень медленно. Сама того не сознавая, я привязалась к нему в это время. Когда ему сделалось лучше, мы стали вместе выезжать, вместе проводили вечера… Теперь… он совсем поправился… он немножко нервен, раздражителен, но привычка взяла свое и мы не расстаемся.
Она остановилась. Ее мысль блуждала в воспоминаниях об этих прогулках вдвоем; Морис сидит против нее в коляске и они идут шагом вдоль бульваров, кишащих веселой и озабоченной толпой народа. В голосе аббата Гюгэ звучала неподдельная грусть, когда он спросил:
- И затем, мое бедное дитя, вы пали?
Г-жа Сюржер подняла на него свои невинные, широко раскрытые от удивления глаза.
- Пала, отец мой?
- Ну да… вы отдались… этому молодому человеку?
- О, нет! - ответила она так горячо и с таким инстинктивным движеньем защиты всплеснула руками, что священник тотчас же подумал: - «Она говорит правду».
Исповедники, вообще, редко сомневаются в искренности кающихся; они знают, что с глазу на глаз и, веря в сохранение тайны, грешники охотно говорят о своих ошибках.
Аббат взял руки г-жи Сюржер и пожал их.
- Ах, дитя мое, как я счастлив тем, что вы сказали!… Но в таком случае, если вы не пали, если вас даже не искушали, как я понял, зачем же эти слезы… зачем?
Она, уже спокойнее и обдумывая свои слова, чтобы вернее выразить мысль, сказала:
- Боже мой, это правда, что меня не искушали… Видите ли, отец мой, мне кажется, что для меня невозможно такое падение, невозможно… (она подыскивала сравнение) невозможно, как, например, взять себе банковский билет, забытый на столе подругой… или заставить кого-нибудь страдать… положительно невозможно. Но, говоря по совести, то, что я чувствую к Морису, мне кажется дурным, это меня беспокоит и огорчает.