Говорит быстро, сбиваясь и задыхаясь.
— Лжешь. Это опять ваша ловушка? Придумали для меня капкан вместе с Маагаром? Я больше на эту приманку не попадусь.
Схватил ее за горло, если сильнее сдавлю, то сверну тонкую шею ее приспешницы, которая вечно и во всем покрывает свою десу. Маленькая, хитрая змея.
— За час перед криком сызмолицы охрана идет на покой, а другие только принимают караул. Приди и сам посмотри, во что превратил ее нелюдь, как обращается с ней. Держит ее за псарней, под пологом вместе с лошадьми.
— С кем? — тряхнул Моран за плечи. — Ты что несешь? Велиарию с лошадьми?
— С лошадьми. Чтоб крики ее ржанием перебивали и запах навозом глушили. Не то, говорит, она, шеана проклятая, гайларов позовет. Совсем с ума выжил, темные силы им овладели, на себя не похож.
— Если лжешь мне, я раздеру тебя на куски, а десу твою убью на месте.
— Она бы и сама рада себя убить… Увидеть тебя хочет в последний раз. Увидеть перед тем, как продаст ее Маагар. Завтра сделка состоится. Завтра увезут твою Маалан за океан, и никогда ее не увидишь.
Разжал пальцы и отшвырнул служанку, а сам записку жадно сжимаю, готовый прямо сейчас проглотить, сожрать ее глазами. Каждое слово, написанное ею, вылизать языком. Но наедине. Сам с собой. Только я и она. Сайяр руку поднял, а я посмотрел на него так, что от одного моего взгляда у него волосы дыбом встали. Я и сам себя сейчас боялся. Что-то немыслимое творилось со мной, что-то невыносимое, и от боли я задыхался, трясся от нее. Наедине с собой остался, развернул записку и чуть не взвыл, увидев выведенные красным буквы.
"Убей, но никому не отдай. Заклинаю. Молю".
Ее зов мог быть самой страшной ловушкой, а мог быть правдой, и от правды этой мой мозг взрывался, в висках пульсировало и жгло мне нервы, жгло все тело.
А следом и письмо ее новоявленному жениху, где соглашается его быть. Добровольно соглашается.
— Пойдете туда и там свою смерть найдете.
Разорвал бумагу, на которой Сайяр начеркал гневные тирады, швырнул в костер.
— А не пойду сдохну так.
* * *
Звать волка не в час полной луны, значило душу Саанану по кусочкам отдавать. Так говорила Сивар, еще когда в моей клетке сидела. Говорила, что чем больше крови на лапах гайлара, тем сложнее будет вернуться в мир человека с каждым разом. Черные лапы касались снега осторожно, бесшумно, скользя между деревьями черной тенью, невидимой для других глаз. И только животный мир затаился, заледенел, чувствуя шаги зверя, преклоняясь ему.
Волк втягивал запахи, различая среди них только тот единственный, за которым мог ползти даже полумертвым. Мимо охраны, мимо стражников к псарням, где псы, почуяв свою смерть, жалобно заскулили и, поджав хвосты, забились по углам, не смея издать ни звука. Лошади заметались и тоже стихли, вжимаясь в стены, когда массивные лапы содрали засов, и дверь сама распахнулась. Шагнул в черноту, улавливая каждый шорох, готовый разодрать каждого, кто попадется на его пути… а потом замер, застыл, увидев ЕЕ силуэт в клетке. На тонкой шее железный ошейник с цепью, руки связаны, тело прикрывает какая-то тряпка. Носом повел и втянул запах крови, боли и слез.