— Клянусь, — поддерживая шутку, проговорил Сесилио-младший.
Так окончился в тот день этот странный разговор. Однако именно с этого дня странствующий лиценциат поставил точку на своих скитаниях и поселился в асьенде. Помимо роли врача (в котором стал нуждаться Сесилио-младший), он принял на себя и роль собеседника, приятными речами развлекающего больного. Но эти мирные, задушевные беседы порой нарушались приступами отчаяния и черной меланхолии, свившей себе гнездо в пораженном недугом теле.
Однако чудаковатый лиценциат и тут не обошелся без своих обычных шуточек. Он вдруг объявил, что ноги его страшно устали от непрерывной ходьбы и что, мол, настало время сделать привал в пути. Вдобавок он шутливо заметил, что совсем недавно помял себе бока, свалившись с лестницы, когда писал какую-то вывеску, так и оставшуюся незаконченной.
Затем он не преминул поделиться семейными новостями:
— Да. Вот так летит время: одни уходят, другие приходят. Кармела и Аурелия живут в Каракасе: вышли замуж и обзавелись потомством, мой дорогой Фермин по-прежнему витает в заоблачных высях, внимая красоте божественного слова. Как он теперь блаженствует и упивается, сей великий любитель красноречия!
О болезни Сесилио-младшего лиценциат не обмолвился и словом. Однако поселился он не в Большом доме, а в хижине, которую построил сам невдалеке от усадьбы, в укромном тихом месте, чтобы уж не порывать совсем со своими привычками, а также чтобы придать своей жизни некоторую таинственность.
Ежедневно приходил он в Большой дом, чтобы побеседовать с племянником или послушать главы из книги, которую тот писал. То были соображения о социальной и экономической структуре страны, со всеми недостатками, которые она порождала, и о различных способах их устранения. Дядя и племянник обменивались мнениями и мыслями, и почти всегда странствующий лиценциат сдабривал свои рассуждения подходящим к случаю анекдотом, приобретенным во время его поучительных скитаний.
— Включи это в книгу, — не раз советовал он тезке. — Это как раз тот жизненный штрих, которого недостает в твоем повествовании.
Так Сесилио-старший вносил свою лепту в книгу племянника, которой никогда не суждено было увидеть свет.
Порой он пускался в рассуждения о своих любимых писателях. Обычно это были писатели древности, ибо современные авторы, как он привык утверждать, его не интересовали; правда, теперь у него были совсем другие резоны не принимать их во внимание, резоны человека, который любит очень нежно, но, зная, что ему не ответят взаимностью, изо всех сил старается скрыть, от любимого существа свои подлинные чувства.