– Ладно, уговорил! Да хорош тебе реветь, я согласился же! – протянув руку, я растрепал его чёлку.
– Правда?! Здорово! – Мишкины слёзы моментально высохли, и я заподозрил, что малец – тот ещё актёр.
– Правда, правда. Только одно условие – ты сейчас сядешь и напишешь воеводе записку, в которой объяснишь, куда и почему мы пропали. А потом я эту записку прочитаю. И если она меня устроит, так и быть, пойдём ямщика искать.
– Да чего его искать? Вон, целая слобода за городом. Как раз по московскому тракту. Стёпка, – внезапно сменил тему Мишка. В его голосе опять засквозили просительные нотки, – а может, ты сам напишешь? Ну что тебе стоит?
– Нет! – категорично отказал я. – Твоя идея, ты и пиши. Да и не умею я.
– Да ладно! Писать не умеешь?
– Как у вас пишут, нет. За два века правила очень изменились. А если я ошибок наделаю, то какой из меня отрок одарённый? Пиши уж сам.
– Ладно, – признал мою правоту пацан, – напишу.
Приняв решение, он выскочил за дверь. Я сел на кровать и постарался отогнать от себя настойчивое нашёптывание внутреннего голоса о том, что мы ввязываемся в очередную авантюру. Мишки не было минут пятнадцать. За это время я уже почти уговорил себя остаться. Тем более, что опять появилась слабость, и временами картинка перед глазами начинала плыть. Но, стоило мальчишке появиться, как моя решимость вернулась. Столько радости было написано на лице, что мне стало жаль его разочаровывать. Мишка уселся за стол, и, с прилежанием школяра, принялся скрипеть пером по листу сероватой бумаги, временами поднимая глаза к потолку и покусывая кончик пера. Через некоторое время он предъявил мне своё творение, предварительно высушив чернила с помощью песка.
Ничего особенного он там не написал. Пробираясь сквозь дебри ошибок и "Ъ" на концах рукописных слов, я вник в содержимое. Мишка благодарил воеводу за гостеприимство, сообщал, что Степан должен срочно поспешать в столицу, посему мы приняли решение отправиться в путь немедля, воспользовавшись услугами ямщиков, благо на то денежек предостаточно – спасибо воеводе, да Ивану Торубаеву. За сим просим благословления, и откланиваемся. Подпись: "Рабы божыи: Стяпанъ Тимошкинъ, да отпрыскъ Гончаровскай."
* * *
Пока мы добирались до ямщицкой слободы, я сто раз успел пожалеть о поспешном бегстве из дома воеводы. Хорошо хоть, что город, вытянувшись вдоль реки, был гораздо уже в направлении нашего движения. Плохо то, что идти всё время приходилось вверх по склону. К концу часового путешествия, которое я в своё время преодолел бы за десять минут на троллейбусе, с учётом пробок, или за полчаса пешком, меня просто шатало из стороны в сторону. Утешало только одно: как только я заберусь в повозку, или как там этот рыдван правильно называется, то смогу сразу лечь и заснуть. Наконец мы выбрались за черту города. Солнце ещё не село, и я надеялся, что мы без проблем найдём себе транспорт. Мишка оглядел меня сочувственным взглядом, после чего заявил, что сам займётся поиском экипажа. Усадив меня на бесхозную лавочку в тени густой кроны кряжистого дуба, он чесанул в сторону небольших аккуратных домиков, вольготно расположившихся там, где в моё время находился центральный стадион. Я прислонился спиной к шершавой коре, достал флягу с жадно выглотал половину воды из неё. Ноги гудели и тряслись. Закрыв глаза, я тут же провалился в странную полудрёму-полубред, и даже не заметил, когда вернулся Мишка.