— И что Вы хотите сказать, упоминая об этом законе? — поинтересовался Фукс.
— Я уверен, что обмен информации, ранее существовавший между учеными всего мира по исследованиям атомного ядра, — убедительно произнес Оппенгеймер, — не позволил бы сегодня какой-либо одной стране вырваться вперед, атомную бомбу разработали бы и другие страны. Гитлер бы никогда не решился применить ее против англо-американских войск, да и наши толстосумы и политики не помышляли бы об этом в отношении других стран! И без всяких петиций!
— Неужели Вы хотите сказать, что такой обмен информации может остановить нашего президента от применения ядерного оружия? — удивился Фукс.
— Я хочу сказать, — твердо заявил Оппенгеймер, — что лично я не буду препятствовать обмену так же, как и сбору подписей под вашей петицией!
— Но сейчас вся информация по созданию атомного оружия является строго секретной! — возразил Фукс, — и желающих попасть на электрический стул вряд ли найдется!
— Ну, это не мои проблемы, — завершил разговор Оппенгеймер, — я высказал свою точку зрения, а остальное трактуйте так, как Вам хочется! Служба безопасности мне не подчиняется и по-прежнему интенсивно работает, чтобы пресекать передачу любой информации из Лос-Аламоса. В моем кабинете нет скрытого микрофона, поэтому я так смело и говорю с Вами, но учтите это, когда будете разговаривать с коллегами при сборе подписей.
Фукс покинул кабинет научного руководителя, окрыленный его "согласием" стем, чем Клаус занимался на протяжении уже нескольких лет — «делился информацией» ссоветской разведкой. Он был рад, что его точка зрения, высказанная Пайелрсу в каюте эсминца, совпадает с мнением Оппенгеймера. Тогда Клаус тоже говорил: ученые, отказавшиеся подписывать петицию, не станут «замечать» идоносить на тех, кто пытается в тайне обмениваться информацией с коллегами других стран. Оппенгеймер после ухода Фукса вновь вспомнил Джейн, убитую по приказу Гровса. Он ничуть не сожалел о своей откровенности с Фуксом, только так он мог сейчас мстить за погибшую от руки наемного убийцы любимую женщину.
Со следующего дня Лос-Аламос загудел, как растревоженный улей, началось расщепление в мозгах ученых, подобно раздвоению личности каждого из них, как человека, создающего оружие уничтожения всего мира. В результате этой «цепной» реакции должны были образоваться две части коллектива — «за запрещение применения бомбы» и «против». Куда бы ни заходил Оппенгеймер, в какой бы лаборатории не побывал, всюду шли жаркие дискуссии. Они резко прекращались после его появления, но он знал, о чем спорят коллеги и что совсем скоро о петиции узнает Гровс. Это произошло спустя еще день, и рассерженный генерал приказал всем руководителям научных направлений, лабораторий, экспериментальных цехов и мастерских во главе с Оппенгеймером собраться в зале, где жителям Лос-Аламоса показывали художественные фильмы. Гровс понимал, что если петицию получат в Вашингтоне, то это будет ярким доказательством его недоработок по сохранению секретности.