— Петро, ну ты же мужик всё таки… Ты чего так испугался? Видишь, как твои товарищи легли, даже пикнуть не успели, а ты позорно обосрался, — я замолчал, наблюдая как Петро пытался что то мне сказать, но из горла донёсся лишь жалкий писк.
— Ладно, убивать тебя не будем. Но за это передашь своему начальству, что здесь был майор Третьяков, командир Красной Армии. И мы будем всех немецких захватчиков и их пособников безжалостно убивать. Ещё раз попадёшься — не пожалею. Понял меня?
Полицейский обрадовано закивал головой, а ещё через пару минут мы скрылись в кустах и не видели как Петро обессилено опустился на землю и лишь только тут почувствовал противную липкость. Осознав, что он единственный оставшийся в живых, как ужаленный вскочил на ноги и с безумной скоростью помчался в сторону станции.
Отойдя метров на двести-триста от железной дороги, я собрал в кучу освобождённых от плена.
— Товарищи, я понимаю что вы сейчас истощены и слабы, но призываю вас собрать все силы чтобы нам максимально оторваться от возможной погони. Прошу вас соберитесь. И последнее: мы освободили вас без вашего согласия. Среди вас, вполне возможно, находятся те, кто не хочет подвергать себя будущему риску, который связан с нами. Поэтому, эти люди могут сейчас идти своим путём, отдельно от нас — куда хотите. Если чувствуете, что вы не потянете тяжести будущей борьбы, честнее сейчас от неё отказаться и уйти. Даю две минуты на размышление, после этого начинаем движение. Кто с нами, тот с нами.
Мы отошли немного в сторону, давая возможность пообщаться им друг с другом и быстро обменяться мнениями. Через минуту от группы бывших пленных, которые мгновенно собрались в кучу, отделился и подошёл к нам невысокого роста, небритый, в грязной красноармейской гимнастёрке, мужчина.
— Товарищ майор, двое хотят идти отдельно. Им тут километров восемьдесят до дома. А мы согласны идти с вами до конца.
…Марш был тяжёлый. Напрямую идти километров двадцать пять, но чтобы сбить возможную погоню, пришлось делать большой крюк — километров в шестьдесят. Сил бывших пленных хватило на десять километров, а потом была сплошная маята длительностью в сорок часов. И когда мы доползли до хутора, освобождённые просто рухнули на траву и вырубились. Через шесть часов мы сумели растолкать только половину спящих, дали им перекусить и те уже не вырубились, а провалились в крепкий восстанавливающий сон. Пришли они в себя только через сутки. Подняли их, вывели к ручью и сначала устроили им банный день. Постригли наголо, побрили, а потом они хорошо помылись, пусть да же и холодной водой. Всё что было на них и годное для дальнейшей носки, снятую одежду с полицаев заставили хорошо простирать и развесить на кустах.