У нее даже имя было раздражающее – Флоренс.
Разве у кого-то в форме городского стражника могло быть такое нежное имя, насквозь пропахшее цветами?
Я по собственному опыту знала, что безобидный внешне – не значит беспомощный или неопасный. Я старалась всегда быть настороже и не недооценивать возможных врагов, но рядом с Флоренс весь мой здравый смысл подыхал в муках.
Эта цветочная улыбашка полностью украла внимание Эдит и от этого бесила меня с каждым днем только сильнее.
Усадив меня на самый верх круглой напольной вешалки, волк снял с крючка свое пальто и, надевая его, строго спросил:
– Что происходит между тобой и Эдит?
Для надежности обвив хвостом основание вешалки, я задумалась.
Хотелось пожаловаться на его драгоценную дочь, которой явно дурной папочкин характер достался. Пожаловаться, что Эдит не хочет со мной разговаривать, игнорирует и всячески пытается показать, что цветочная девочка, не способная волку и пары слов сказать не краснея, интересует ее больше, чем я.
Сомневалась я всего несколько секунд, а потом все это выложила, не забыв в конце проворчать:
– Это все ты виноват. Не мог справиться без моей неоценимой помощи, а у меня теперь из-за тебя с детенышем проблемы. Мы уже неделю нормально не общались…
– Извиниться не пробовала? – спросил Хельму.
– Издеваешься? Как я извинюсь, если она меня не слушает?! – На втором этаже негромко хлопнула дверь, и я затихла на мгновение, напряженно прислушиваясь. Не хватало еще, чтобы меня кто-то из слуг услышал.
– Делает вид, – поправил меня волк. – Поверь мне, я знаю, о чем говорю. Не обращай внимания на ее равнодушие и просто извинись. Вот увидишь, на следующий же день все изменится.
Сняв невидимую пылинку с рукава пальто, он посмотрел мне в глаза.
– Просто сделай это.
– И сколько раз ты уже проворачивал этот трюк? – тихо спросила я, краем уха отслеживая шум на втором этаже.
Хельму пожал плечами и ушел.
Через неполную минуту с улицы послышался бодрый перестук копыт – волк отбыл на службу.
– Просто извиниться, да? – пробормотала я, спрыгнув с вешалки и мягко приземлившись на пол. – Проще сказать, чем сделать.
Извиняться я не умела и не любила. Да и гордость не позволяла.
Особенно когда мои извинения игнорировали.
Смирить гордость и приползти к детенышу с извинениями у меня получилось только вечером. Цветочная девочка ушла вниз, за стаканом молока, и у меня было минут семь до того, как она вернется. Может быть, десять, если кухарка еще не ушла спать и сейчас на кухне.
– Эй, Эдит? – Я впервые за прошедшую неделю забралась на постель и устроилась рядом с подушками – последние семь дней ночевала я в розовом кресле.