Что такое секс-растление и изощрённая эротика со смягчённым физическим насилием? Вот насиловать сознaние и душу — вот это куда посерьёзнее. Здесь тебя могут вывернуть наизнанку уже по-настоящему, плач не плач, отбивайся не отбивайся — никому нет дела до твоих человеческих слабостей и хрупкой девичьей психики. И страшно ведь не потому, чтo Астону могло прийти подобное в голову. Страшно, что это действительно реальность, а он — первый и практически единственный, кто хотел бы всё это от меня отвести. И не то что отвести, а чтобы вся эта грязь никогда и ни при каких обстоятельствах не смогла задеть ни моих глаз, ни моего рассудка, ни в особенности моей памяти.
Только уже как-то поздно метаться. Если только страх не побьёт все возможные рекорды и не доведёт меня до истерического срыва, не вынудив выпросить у Найджела отключить мне сознание каким-нибудь доступным ему способом. Он ведь по любому может подобное сделать с его-то фантастическим умением воздействовать на чужой мозг и чужое восприятие. Что ему стоит влить мне щедрую дозу «анестезии» и отключить от внешней реальности? Ему же удавалось запрограммировать моих родителей и сестру.
— Думаю… теперь я имею право знать? По крайней мере то, с чем мне предстоит столкнуться в ближайшее время.
В отель мы вернулись довольно скoро. На благо, до него и недалеко. Правда время, потраченное на дорогу, превратилось для меня в настоящую пытку. Α когда мечешься внутри самой себя, будто загнанный в замкнутую ловушку зверёк и не знаешь, как выбраться из этого ада, любая секунда (если не мгновение), растягивается в кошмарную вечность. Окружающий мир больше не воспринимается, как прежде, часть звуков поглощается либо глухой пустотой, либо раздражающей вибрацией-какофонией, время от времени прорывающейся в твою голову. Эмоции обострены, нервы оголены и вывернуты наизнанку — любое прикосновение или даже слабейшее движение потоком воздуха тут же вызывает ответную реакцию острого отторжения. Хочется сжаться, как-то спрятаться от всего этого, сделаться никем… Но не можешь. Сознание ведь на месте, не даёт и не пускает. Память атакует ещё сильнее и глубже, надрывнее и болезненнее. И выходит, что-толку-то никакого. От этого не спрячешься. А Астон больше не обнимает и не успокаивает. Да и броситься снова ему на грудь самой — гордыня сдерживает и не даёт. Я же привыкла сама справляться cо всеми своими проблемами. И ведь это из-за него по сути я и оказалась в этом кошмаре.
Так что да, дилемма та ещё. И обоюдным молчанием её не решишь. Если я и пыталась, то ни черта не вышло. Забиться на кровати сжавшимся комком, предварительно завесив в спальне все окна светонепроницаемыми шторами и попросив Найджела оставить меня одну — не очень-то и помогло. Копошащиеся в голове сумбурные мысли и не менее раздражающий под кожей зуд от воспоминаний (ещё и физических) и не думали затихать. А вскоре и лежать скрутившимся кренделем стало невыносимо неудобно. То лифчик начал резать кожу бретелями и косточками, то платье облегающим лифом, рукавами и высоким воротником-гольфом — сдавливать и стягивать. На благо, хоть на всё это сумела временно отвлечься, когда вскочила и побежала в ванную, чтобы поскорее избавиться от этих тряпок и заменить их банным халатом. Правда, в ванную залезть не рискнула, как-то было не до неё. Вернулась обратно в спальню и вновь свернулась на кровати в позе эмбриона. Только опять не помогло.