— Милашек! Пельмешка мамонтячья! — пообщавшись с самой первой загрузившейся фоткой племянника, я настрочила сестрёнке целую поздравительную поэму и отослав её засела за работу.
Петенька, как и предупреждал не явился к ужину. Я честно ждала его с опозданием максимум в час-два, но на часах уже была полночь. Я уже успела поработать и за столом и даже в спальне лёжа на животе, а его всё не было.
— Неужели работает до сих пор? — спросила саму себя, грызя от переживаний за пухнорыленького карандаш, которым делала пометки в словаре. — Голодный, наверное… — захлопнула ноутбук, всё равно уже не могла сосредоточиться на работе.
Но на кухне я растерялась. Не знала с чем идти. Подлив с рисом как-то не то, неудобно, да и греть нести в чём-то не то. Вдруг он весь в штукатурке и вовсе занят до невозможности, а тут я со своей жратвой. В итоге с сомнением налила в термос кружку чай, помня, что кофе на ночь Петенька не пьёт, и нарубила жутких бутербродов. Мама, видимо, торопилась и её обычная нарезка была на этот раз в виде куска сыра и палке карбоната.
Выложив на тарелку кривые корабли с толсто порезанным мясом и сыром на тонких кусках тостового хлеба и прихватив кружку чая, я отправилась в сто одиннадцатую квартиру. Петенька, долго не открывал, а звонить пришлось носом из-за занятых рук. Я уже хотела развернуться и уйти в расстроенных чувствах, решив, что он куда-то мог и уйти, как дверь отворилась.
— Соскучилась? — с довольной улыбкой пухнорыленький посторонился, пропуская меня в квартиру.
Он по-прежнему был одет в рабочую одежду и весь в штукатурке.
— Я тут чай и бутерброды принесла, ты без ужина голодный, наверное? — хотела пройти к импровизированному столу, где у Петра был чайник и продукты, но Петенька, поймав меня за воротник футболки, направил в ремонтируемую комнату.
— Туда иди, я доделать хочу, некогда чаи распивать. — велел строго.
Мы зашли в комнату, где практически все стены были оштукатурены, кроме одной. Та что с дверным проёмом и даже она была сделана уже на половину.
— Ну хоть укуси, я же старалась. — поставив тарелку и кружку на стремянку, я взяла в руку свой жуткий бутерброд и протянула ко рту Петеньки.
Он чуть отпрянул, с подозрением глядя на моё творенье.
— Топором рубила? — хохотнув, оценил мои старания, — Точно не отравишь? — спросил нагло, намекая на мои выходки с кофе.
— Нет. — спокойно ответила и дождавшись, когда он откусит добрую половину бутерброда из моих рук, добавила; — Приворожу только и всего.
Глаза Петеньки в этот момент смеялись и он, быстро проживав и проглотив, укусил ещё больший кусок.