Нужно очень сильно постараться, чтобы взять себя в руки, собраться с мыслями и, превозмогая нечеловеческое внутренне сопротивление, все-таки сблизиться с мужем, пробраться почти тайком, шпионкой, чтобы в итоге встать прям перед ним. Он пытается отвернуться, когда я обхватываю его лицо ладонями, скрипит зубами, но в конечном итоге сдается. Я терпеливо жду, пока мой Потерянный принц сфокусирует на мне внимание, пока с его темных глаз спадет дымка, и снова очень осторожно проторяю вопрос:
— Кирилл, ты уверен… что это была я?
Глава сорок первая:
Кирилл
Я не знаю, что происходит с моей головой, потому что полчаса назад, до возвращения Кати, я был уверен, что девушка за столом Ерохина — моя жена, и что я, наконец, поймал их за руку, хоть это и причинило мне невероятную боль. Если бы к моему виску приставили пистолет и попросили повторить свою «веру» под страхом получить пулю за малейшее сомнение, я бы согласился.
А теперь, когда я понемногу, испытывая реальную физическую боль, собираю ее лицо, словно пазл, мне кажется, что в моей голове все окончательно сломалось. И на этот раз некому починить меня, заменить сгоревшие транзисторы и пробки. Потому что за весь минувший год единственным человеком, кто подобрал ключ к моим микросхемам, была Катя.
Может быть, поэтому ей так легко меня сломать?
Может быть, она просто знает, где нужно замкнуть и выключить, чтобы я окончательно сошел с ума?
— Кирилл, прошу тебя, ответь, — почти умоляет она.
— Я не знаю, Катя.
Я плохо помню момент, когда начал любить называть ее по имени. Как-то совершенно незаметно она стала не Замарашкой, а Катей, женой. И, называя ее по имени, я чувствую ту связь, которая была между нами… кажется, с первого дня знакомства. Может, это была судьба? И я выбрал ее не просто так, а по какому-то велению свыше?
Собственная усмешка неприятно режет губы, потому что я делаю это не потому что так нарисовано на карточках, навеки отпечатанных на лекалах моего мозга, а потому что я, тот еще рационалист, вдруг подумал о судьбе.
— Я люблю тебя, Кирилл, — шепотом говорит Катя. — Я не помню ничего, кроме того, что люблю тебя сильнее собственной жизни.
И при этом она морщит нос, пытается сдержать слезы, потому что ее пальцы поверх моих щек мелко судорожно дрожат. И я знаю, что ничего не изменилось: как я не смог вылечиться от своей «странности», так и она не смогла излечиться от нежелания касаться меня. Но мы делаем это усилие не ради себя, а ради друг друга.
И это самое важное, что мне нужно знать о Золушке.
Я должен во что-то верить, хоть предательство Лизы ужалило меня куда сильнее, чем я думал. И кроме Кати в моей красивой богатой и пустой жизни больше никого нет.