Отхлебнув из фляжки, я открыла книгу наугад и прочитала: «Every boy, he said, has a little sweetheart». Я захлопнула книгу, допила виски и закрыла глаза. Я не хочу знать ее имя. Будем надеяться, что лондонские откровения Шон придержит при себе. Иначе я начну ревновать, потому что, блин, я уже начала скучать по этой полулошади-полуборзой.
Глава 22 "Договор с Лиззи"
— Lana, don’t waste your time on this piece of garbage!
Так Лиззи ласково назвала почтовый ящик, который я пыталась превратить в «piece of art», спасая зеленую краску, оставшуюся на палитре после завершения картины для Мойры. Жуткий оранжевый цвет скрылся под витиеватым орнаментом из трилистников, и я была довольна собой, а Лиззи — нет.
— Когда ты научишься ценить свое время?
Это она про мой поздний подъем? Виски вылечило и бессонницу, и голову, и простуду. Я чувствовала себя полной сил даже без пропущенной йоги. Впрочем, за нее я, к удивлению, нагоняй не получила. Наверное, Лиззи уже привыкла к моему отсутствию.
— Посмотри, как красиво! — заявила я примирительно, но мисс Брукнэлл повернулась ко мне спиной и вернулась к прерванной работе у озера. Самое время прогуляться до Мойры.
Акрил сохнет быстро, но я все равно провела по холсту пальцами и, удостоверившись в его сухости, сунула полотно в холщовую сумку. Кружку я взяла в руку и молодой козой поскакала по лесной дорожке, пару раз задержавшись у кустов, завивших проволочный забор, тянувшийся вдоль всего поля. Малина оставалась зеленоватой, но ее кислый вкус только усилил чувство дачи. Если бы сумка не оттягивала плечо, я бы замахала кружкой, как флагом. Вдали от собственной бабушки, я впала в неописуемый восторг, почувствовав себя внучкой. Внучкой, которую ждут.
Не знаю, кто сильнее обрадовался моему приходу, Мойра или Джеймс Джойс — обе прыгали вокруг меня, и визгливая тарабарщина ирландской бабушки была так же непонятна моему уху, как и звонкий собачий лай. Однако улыбка служила прекрасным переводом.
Кружка заняла почетное место в буфете, хотя мне пытались налить в нее чая. Я водрузила картину на стул, но Мойра будто нарочно обходила ее стороной, а потом уселась к ней спиной и стала буравить взглядом кружева занавесок. На столе лежала фотография, к которой она тоже не прикасалась. Ей не могло не понравиться — я редко бываю настолько довольна работой, чтобы хлопать в ладоши, но сейчас меня распирало от гордости, как слона.
— Надо будет попросить Шона повесить, — наконец выдала Мойра, и я тут же попросила гвоздь и молоток, но мне отказали. Быть может, картину никогда и не повесят, только мне не скажут. Утешение пришло из-под стола: Джеймс Джойс била хвостом по скатерти и глядела на меня преданными глазами.