Мне следовало поспешить с созданием антибиотика. Если я хотел защитить своего Шершня от собственной оплошности, то должен был поторопиться. Я же высокоинтеллектуален, совершенен, безупречен! Как можно было оступиться на полнейшей ерунде, как какому-то… дураку?
Мой мозг начал работать столь усердно, что к вечеру ослабленный недавней простудой организм от чрезмерного перенапряжения вновь выдал высокую температуру. Но разум едва воспринимал сигналы реальности не из-за этого, а по другой причине — он был полностью сосредоточен на думах. И в результате, когда проходила вечерняя трапеза, я действовал на одном подсознании и с трудом понимал среди кого сидел. Обстановка вокруг была крайне сходна с тем, к чему я привык, будучи неофитом. Тусклое освещение, затхлый воздух, едкий запах благовоний, длинные скамьи, одинаковая мрачная одежда, скудная еда, лишь изредка нарушаемое молчание…
— Вы выглядите очень подавленным, Морьяр.
Сквозь туман в голове я попытался сконцентрироваться на лице подсевшего ко мне человека, но у меня не получилось.
— Надеюсь, с вашей девочкой ничего плохого не произойдёт, — продолжило говорить размытое пятно, через ткань левой руки которого просвечивали крошечные зелёные червячки. Они беспрерывно копошились, пожирая плоть, и, удлиняясь, вскоре бы поглотили всё тело. — Иначе мне придётся корить себя за то, что я стал орудием смерти. Не стоило въезжать в город, не выяснив, отчего в дневное время наглухо закрыты ворота.
Слова расплывались. Я их слышал, но не воспринимал в тот момент. Моё сознание поглотили построения химических формул. Единственное, что я видел чётко в реальном мире, так это несуществующих едко-зелёных червей. И то, что ткань мешала мне рассмотреть их, заставило меня с раздражением резко схватить жреца за руку. А затем я под всеобщее ойканье одним движением разрезал рукав рясы Артура ножом, который лежал рядом со мной на столе. И заключил:
— Гангрена. Чёрная плоть.
— Нет, сын мой. Вы ошибаетесь, — проблеял враз побледневший Артур и здоровой рукой отодвинул подальше нож, вновь положенный мною на столешницу. — Я поранился, когда помогал на конюшне. Рана опухла сильно, но она несерьёзная. Молитвами Энкайме я быстро выздоровею.
— Молитвами Энкайме?
Я зачем-то осмотрелся, как будто действительно ожидал узреть поблизости богиню. Но увидел только хорошо изученную со всех сторон белую мраморную статую, у ног которой лежали подношения.
— Молитвами Энкайме, — подтвердил мой собеседник, и тут же я с ним согласился.
— Да. Молитвы Энкайме будет хорошо.
Сказав это, я встал и подошёл к статуе, чтобы поднять ранее замеченный мною основательно заплесневелый хлеб. А потом вернулся обратно. Возле Артура уже находился молящийся Стефан. Горбун внимательно рассматривал рану и обескураженно говорил: