Второй сквозной темой всего этого периода, отражающей факт глубочайшей укорененности идей Юнга в проблемах социума, Хоманс считает его интерпретацию современности с особым упором на проблеме массового человека и массового общества[29]. В соответствии с общепринятой точкой зрения, юнговская теория сосредоточена прежде всего на внутренней жизни индивида и потому, на первый взгляд, не дает особых поводов для того, чтобы ее рассматривали также и как сколько–нибудь серьезную систему социологических воззрений. Однако вопреки этому достаточно очевидному факту, Хоманс решается отстаивать тезис, согласно которому Карл Юнг предпринял попытку сформулировать на языке аналитической психологии своеобразный эквивалент теории массового общества. Появлением этой теории мы обязаны, прежде всего, трем западноевропейским мыслителям первой половины XX века. Максу Шелеру (использовавшему термин «массификация»), Хосе Ортеге–и–Гассету (говорившему о «массовом человеке») и Карлу Мангейму (впервые введшему термин «массовое общество») Однако сходные идеи вызревали в недрах западной философии начиная еще с XIX века. Прямыми предшественниками этого учения можно считать и Карла Маркса и, конечно же, Фридриха Ницше, который оказал, говоря без всякого преувеличения, огромное влияние на формирование юнговской мысли.
Собственно юнговской модификацией теории массового общества Хоманс считает в первую очередь такую составляющую аналитической психологии, как учение о социальной маске или персоне. Возможно, эта аналогия не лишена определенной эвристичности, однако, как мне кажется, в отношении Юнга к философии массового общества присутствовало и иное, куда более важное измерение. На мой взгляд, он не столько разрабатывал эту теорию, сколько использовал предоставленные ею данные в качестве надежного подтверждения правильности стратегии, избранной им для достижения собственного социального успеха. На фоне активно циркулировавших в западноевропейском интеллектуальном сознании конца XIX и первой половины XX столетия трагических размышлений об утрате современным человеком связи со своими корнями и традициями предков, о его опустошенности и растворении в толпе, Юнг выступил в качестве гения–спасителя, возвращающего сему несчастному существу и утраченную связь с корнями (архетипы), и потерянную полноту ощущения своего собственного уникального и неповторимого внутреннего мира (индивидуация). Подобная акция, начатая Юнгом примерно одновременно с появлением теории массового общества и настойчиво проводившаяся им вплоть до самых последних дней жизни, может считаться классическим примером долговременного социального инвестирования некоторых философских идей (своевременно уловленных чутким маркетологом) в самый беспроигрышный бизнес — спасение человеческих душ.