Скотта Пека [147]. Книга эта целый год числилась среди бестселлеров в воскресных выпусках газеты «New York Times» и на протяжении нескольких лет продолжала пользоваться невиданным спросом у англоязычных читателей. Секрет такого успеха может быть объяснен особой «набожностью» американской культуры (
набожной ее называл Фрейд, видимо, предчувствовавший, что именно здесь в его учении наиболее выпукло проступят черты, которые он сам предпочел бы оставить незамеченными).
По утверждению Хоманса, автор «Незаезженной дороги», спекулируя на проблеме облегчения психических страданий, преследует далеко идущие культуротворческие цели. По сути дела, Скотт Пек говорит о глубинной психологии как о подлинной альтернативе изжившим себя традиционным религиозным практикам душевного исцеления. С одной стороны, автор «Незаезженной дороги», в полном согласии с юнговской традицией «научного» мифотворчества, непрестанно напоминает читателю, что он — всего лишь практикующий психиатр, ученый–эмпирик, придерживающийся четких клинических принципов динамической психиатрии фрейдовской школы. Однако, с другой стороны, внимательное чтение заставляет в этом усомниться: книга представляет собой типичный религиозный манифест, следующий прежде всего канонам, установленным Юнгом. Строго говоря, Пек оказывается еще более радикальным теологизатором психоанализа, нежели сам Юнг. В отличие от последнего, осторожно оговаривавшегося, что обнаруженный им центр психической тотальности индивида есть смысл называть архетипом Бога, Пек считает, что бессознательное — не просто вместилище психического прообраза Бога, но сам Бог как таковой.
Полное отождествление наукообразного термина «бессознательное» с понятием религиозного Абсолюта — последний пункт в создании того самого нового мировоззрения, в котором так остро нуждается современный массовый человек, мечтающий услышать весть о подтверждении своей инстинктивной веры в Бога из уст никого иного, кроме «эмпирического ученого». За такую «религиозную науку», кстати говоря, можно смело назначать очень высокую цену. Таким образом, — констатирует Хоманс, — в этой книге, адресованной прежде всего представителям низших слоев среднего класса современной Америки, «находят свое воплощение самые сильные опасения Фрейда и самые глубокие упования Юнга» [95, p. XLI].
Хоманс также предостерегает от поспешного списывания всех грехов подобного рода исключительно на Юнга. Фрейд подспудно хотел того же самого, просто «в его мышлении наука всегда на поверхности, а культуротворчество — на заднем плане, тогда как у Юнга все наоборот. Но оба мотива являются неотъемлемой частью жизни и деятельности как Юнга, так и Фрейда.... В конце концов, не так уж важно, как именно называть представителей обеих сторон этой полемики. В любом случае, речь идет лишь о дополнении культуроанализирующей установки (прообразом которой является наука) установкой культуротворческой (чьим прообразом служит религия) или — наоборот» [95, pp. XLIV, L].