Этиологическая деталь: философская интоксикация
Предложенное выше рассмотрение личности и учения Карла Густава Юнга главным образом сквозь призму таких диагностических понятий, как «творческая болезнь» (А. Элленбергер) и «психологический нарциссизм» (П. Хоманс), может показаться в высшей степени нескромной попыткой заняться не своим делом. Кто–то может сказать, что проводить медицинское или медико–психологическое обследование того или иного человека вправе только профессиональный врач, да и то лишь в целях излечения. Я готов принять этот тезис, однако с одной весьма серьезной поправкой: речь не шла об истории болезни отдельно взятого человека, давно усопшего и живущего лишь в памяти родных и близких. Не оставь Карл Юнг после себя мощнейшего религиозно–сциентического движения, его историей болезни, действительно, вправе были бы заниматься лишь профессиональные медики. Но в данном случае речь идет именно о болезни, приобретшей статус историко–научного и социально–культурного феномена, а значит, это входит в компетенцию историка философии и психологии, коим я имею честь быть.
Итак, каковы итоги этого «обследования», или «освидетельствования»? Скорее всего, заслуживает доверия гипотеза Хоманса о том, что Карл Юнг, еще в раннем детстве испытавший серьезнейшие затруднения с идеализацией образа отца, оказался носителем своеобразной психологической установки, именуемой психотерапевтами (во многом с легкой руки Хайнца Кохута и популяризаторов его теории [171]) «психологическим нарциссизмом». С другой стороны, можно допустить, что этот самый нарциссизм в какой–то момент был достаточно глубоко осознан Юнгом и превратился из просто болезни, приносившей главным образом страдания и разочарования (в детстве, в период общения с Фрейдом), в «болезнь творческую», чреватую рядом психологических «открытий» (таких, как теории архетипов коллективного бессознательного и индивидуации). То, что Юнг «творил» и «открывал», — несомненно. Вопрос лишь в том, какова научная ценность этого «творчества» и рожденных им «открытий». Вполне вероятно, что именно такого рода «творческий склад», а точнее — нарциссическая тяга к идеализации и грандиозности оказалась одной из основных причин формирования всей системы юнговских взглядов («аналитической психологии») и одной из ее главных отличительных черт — популистского неорелигиозного сциентизма, делающего особый упор на «научно доказанной» связи душевных процессов современного человека с величественными мифологическими и мистическими традициями, уходящими своими корнями в славную древность. В этом свете совершенно естественно, что свой «зрелый (осознанный) нарциссизм» Юнг претворял в жизнь по сценарию, соответствующему такой экзотической мистической традиции, как посвящение в шаманы. Логично также и то, что основным персонажем этого шаманического «спектакля» оказалась сверхсильная «мана–личность» (термин, очень волновавший и привлекавший самого Юнга) целителя душ и неорелигиозного пророка. В итоге создатель аналитической психологии предстал миру как лидер особого духовного ордена, посвящение в члены которого Юнг рекомендовал проводить все по тому же шаманическому сценарию.