Так вот, первое преступление Юнга заключалось, по мнению Бахтиярова, в том, что тот в одном из своих интервью (в октябре 1938 г.) предложил во имя сохранения демократии на Западе и в Америке не препятствовать гитлеровским планам движения на Восток — в Россию. Однако негодование Бахтиярова вызывает вовсе не факт косвенного оправдания нацистского нашествия на его собственную родину. Его опечаливает лишь то, что «рекомендации Юнга вели к ... столкновению и взаимному обессиливанию двух близких и дополняющих друг друга народов», тогда как на самом деле подлинным врагом братских народов Германии и России были, конечно же, демократии Запада, и прежде всего США.
Свое второе преступление Карл Юнг совершил, по словам Бахтиярова, уже после войны. Имеется в виду высказанная им в другом интервью (в мае 1945 г.) идея о коллективной вине немцев и об их коллективной ответственности. Бахтияров считает, что вследствие этой «терапевтической процедуры», предложенной Юнгом, была «нарушена экология психологических глубин». Одним из самых прискорбных последствий этого «нарушения» он считает тот факт, что и по сей день «под запретом находится один из важнейших архетипических символов — свастика». Надо сказать, что, несмотря на это раскрытое Бахтияровым «преступление» Юнга против свастики, среди неоязыческих популяризаторов исконной арийской духовности и символики, действующих на территории Украины, имя Карла Густава
Юнга пользуется, как и во всем остальном мире, глубоким уважением и почитанием. Свидетельство можно найти в интернет–выступлениях отечественных любителей арийской старины[43]. Логика же размышлений по поводу спасения гениальной сути юнговских открытий от наведенной самим же Юнгом порчи приводит Бахтиярова к следующему тезису: «Юнговский Проект — восстановление связи жизни с архетипами — мог быть реализован в контексте либо победы Гитлера, либо возрождения России и ее исторической миссии». Поскольку гитлеровский проект «восстановления связи с архетипами» потерпел фиаско, все надежды Бахтиярова связаны с Россией — миром, которому, как он считает, в наибольшей степени присуща «чистота реализации сакральных архетипов в культурной и политической практиках».
Мне трудно судить о том, насколько реалистичны эти проекты по восстановлению архетипической сакральной России, сопряженные с последним походом против профанного и бездушного Запада во главе с «простодушной» Америкой. Я знаю лишь то, что Украине отведена в них роль малой песчинки, крохотной шестеренки в гигантском механизме Великой Евразийской идеи. Знаю также, что там, где заходит речь о столь туманных мирах, как архетипические глубины души, всегда остается простор для