Образно говоря, зерна сомнения относительно фигуры основателя аналитической психологии, посеянные Элленбергером (зачастую, как мы увидим, не по злокозненному умыслу, а вследствие добросовестного изложения обнаруженных фактов), дали обильные всходы. Многие из инсайтов, содержавшихся в трудах Элленбергера, подверглись всестороннему анализу, и некоторые из них, претерпев ряд существенных уточнений, превратились в заглавные темы современной исторической критики Юнга. Потому реконструкция процесса расколдовывания Юнга непосредственно Анри Элленбергером была бы неполной без хотя бы фрагментарного обращения к трудам следующего поколения исторических и социальных критиков юнгизма. В первую очередь я имею в виду работы Фрэнсиса Шаре [63], Пола Бишопа [54], Джона Керра [124], Петтери Пиетикайнена [149; 150] и все того же Ричарда Нолла, опубликованные в 1990–х годах, и составляющие, на мой взгляд, костяк этого специфического корпуса историко–научных исследований.
Поскольку в данном случае мы имеем дело с учеными, активно продолжающими свою научную деятельность, я считаю преждевременным говорить об их воззрениях и творческом пути в целом, анализировать их научные биографии, делать окончательные выводы об их вкладе в разработку интересующей нас тематики. Однако среди постэлленбергеровских критиков Юнга все же есть исследователь — американец Питер Хоманс, — рассмотрению идей которого я хотел бы посвятить большую часть второй главы.
Такое повышенное внимание объясняется несколькими причинами. Прежде всего, Хоманс вступил на стезю научной критики Юнга непосредственно вслед за Элленбергером (его самая важная работа на эту тему — «Юнг в контексте: Современность и становление психологии» [96] — впервые увидела свет в 1979 г.), что уже само по себе дает определенные основания рассматривать его как «соучредителя» данной традиции. Кроме того, в рамках критического подхода к исследованию Юнга и юнгианства именно у Элленбергера и Хоманса обнаруживаются наиболее полярные и взаимодополняющие методологические установки, что делает их сопоставление особо интригующим. И, наконец, именно эти два юнговеда потратили массу усилий на прояснение едва ли не самого болезненного для Юнга и его последователей и тем не менее, крайне важного для всех остальных вопроса: примером чего является жизнь и учение Карла Густава Юнга — умножающегося душевного здоровья и благоденствия или же, наоборот, глубокого психического недуга? Между прочим, оба они — и Элленбергер, и Хоманс — рискнули заняться разрешением этой загадки, будучи отнюдь не чистыми историками, а профессиональными психиатром и психологом соответственно.