… по рассказам, по слухам о том, что делает Ворон со своими рабынями.
Перед глазами все еще стояли картинки, как его воины устраиваются на земле, посреди лагеря, между безвольными ногами взятых с собой шлюх…
Тихонько вздыхаю.
— Пора проводить мужа и жену! — говорит кто-то громко, и все подхватывают.
Да, почти каждый из присутствующих знает, что произошло накануне. Кто мы такие — и какими обязательствами связаны. Но так уж повелось в этих краях: наша жизнь состоит из ритуалов, подобно костру, который горит за счет дров. И как бы ни было плохо, страшно или странно, мы выполняем их.
День за днем.
Жертвоприношение богам.
Клятвы.
Свадебный пир.
Консумация брака.
Интересно, на Севере так же? Или лед сковал не только их сердца, но и заморозил традиции?
Множество факелов вспыхивают в едином порыве, и становится так светло, что больно глазам.
Еще один ритуал.
Нас проводят, освещая как можно ярче — символ наших честных намерений взойти на брачное ложе, в противопоставление тайным любовникам, которые встречаются только в темноте.
Смешно… хотя, нет, не очень.
Мы поднимаемся по витой каменной лестнице рука об руку, а улыбчивые и совсем молоденькие девчонки, хихикая, распахивают дверь в комнаты самого ярла. Однажды и я из любопытства оказалась в их роли — готовила одну из лучших спален для знатных жениха и невесты. Чистые перины, выскобленные полы, свежие простыни и даже засушенные полевые цветы для запаха…
Здесь все это есть, даже больше. Я не привыкла к таким покоям — даже у моего отца одна комната, а здесь целых две. Сначала небольшая, где стоят вырезанные в гиганских корнях кресла, сундуки… наверное, это очень удобно, принимать в ней посланников.
А дальше — еще одна дверь, в которую я заглядываю. Там обнаруживается освещенная лучинами спальня, в которой есть не только огромная кровать, очаг и столик со всякой снедью, но и исходящая паром деревянная лохань.
Я сглатываю, когда вижу её — так хочется опуститься в горячую воду, что у меня темнеет в глазах. Смыть бы всё мое вчера, всё мое сегодня… и завтра.
Но прежде…
Поворачиваюсь на звук закрывшейся двери.
Эгиль-Ворон, не отрывая от меня темного взгляда, сбрасывает с плеч свой черный плащ и остается в черной накидке поверх тонкой незнакомого фасона рубахи — вырез на ней не круглый, а треугольный, и какие-то завязки на рукавах.
Я бы заинтересовалась — мне многое было любопытно — но не сегодня.
Не с ним.
Снимает накидку, сапоги…
Кажется, он настолько устал, что даже ненавидеть не имеет сил. И это первый раз, когда я чувствую между нами что-то общее.