— Но ведь вам нужно было сказать все, что вы сказали, хоть кому-нибудь, не так ли? Вы же сами говорили, что слова, обдуманные в голове и сказанные вслух звучат по-разному.
Бансабира сглотнула, не ответив.
— Хотите совет? — брови на восковом лице чуть поднялись. Бансабира смотрела до того напряженно, что генерал расценил её выражение лица, как повеление говорить.
— Однажды на собрании в чертоге вы сказали, что наличие проигравшего — единственный верный признак окончания войны. Так вот вспомните, что ваша война с раману Тахивран еще не кончилась. Напротив, стократ ужесточилась с приобретением на их стороне Джайи из Орса. Вспомните об этом и поступите так, как положено поступить Матери лагерей.
— Какой длинный совет, — протянула Бану, не моргая глядя в лицо генерала. Осторожно облизнула губы, чуть приоткрыла рот, будто собираясь в чем-то нерешительно сознаться, а затем громко вскрикнула:
— Генерал пришел в себя! Немедленно позовите лекарей!
Гистасп переменился в лице, от неожиданности подавившись вдохом. Через пару минут в комнате засуетились врачевательных дел мастера. Бансабира предпочла оставить генерала наедине с теми, кто мог помочь. Но у самой двери чуть обернулась и одними губами шепнула: «Спасибо».
* * *
Действительно, многое нужно сделать: вымыться и переодеться — в первую очередь, увидеться с сыном, поговорить с Валом, выяснить, что кому известно о ранах Гистаспа. Поспать. И поесть. Бансабира вдруг осознала, что страшно голодна.
Она поела прямо у Гистаспа в комнате, куда вернулась вместе с Иттаей. Та, видя, как утомлена сестра-госпожа, пообещала просидеть с альбиносом до утра и попросила таншу отдохнуть. Бану была признательна.
* * *
Бансабира переступила порог танского покоя — и столкнулась глаза в глаза с лицом брата.
— Мы наконец-то одни, — сказали одновременно.
Бансабиру будто приколотили к полу перед закрывшейся дверью. Вымученная странствием, невзгодами, ранами; такая молодая и такая уставшая — теперь было видно. Давно не мытые волосы отросли. Запыленные черные штаны, рубашка, стеганная куртка выглядели жалко. Лицо с резче обозначившимися от худобы скулами и будто увеличившимися глазами заметно обветрилось.
Русса обнял её теплыми братскими руками. Руками, от которых пахло родной кровью, глубокой любовью и неопалимой преданностью. Он обнял её — и Бансабира вдохнула аромат, который придал ей сил поднять голову.
Всего несколько минут назад она мечтала остаться одна. А сейчас все переменилось до того, что Русса организовал второй ужин в их комнату, попросил дополнительный матрас на пол, и заночевал у сестры. Их скабрезные шутки все крыло слушало до четырех утра.