Меня переворачивают, и вновь по коже скользит намыленная губка и льётся вода.
Наконец, меня выносят в предбанник, закатывают в огромную махровую простынь, словно младенца. и несут в дом. Делаю попытку вырваться, однако, вампир держит бережно, но крепко. А разомлевшее тело не слушается. Телу хорошо и спокойно. Ему тепло, оно больше не чувствует боли. И плевать оно хотело на какую-то там гордость и чувство собственного достоинства.
— Разжечь тебе огонь? — спрашивает Хальвар, укладывая меня на диван.
Моя голова касается подушки, и я чувствую, как дрёму сменяет сон. Его тёмные, более тяжёлые волны тянутся к моему сознанию, растворяя, поглощая.
— Да, — бездумно бормочу в ответ. — Я люблю смотреть на огонь и на воду. Мне нравится, как он пахнет, мне нравится, как пахнешь ты.
Вампир чуть слышно смеётся. И последнее, что я вижу, это танец огненных языков в полукруглой пасти печи.
— Ты можешь объяснить, в чём дело? — Дашка уже начала выходить из себя. — Слушай, Крысь, я спокойно относилась к этой твоей причуде целых два дня. К тому же, торчали мы здесь не так долго. Но сегодня, мы ждём уже целую пару. Подумать только, все уже разошлись по домам, а мы — топчемся здесь. Ну хорошо, любишь учиться, не хочешь идти домой, так давай в библиотеку сходим. Нет же, околачиваемся возле стенда с расписанием, как две дуры.
Стрекотня подруги раздражала, как и всё вокруг, и мелькающие белые халаты, и противный холодный свет, гудящих под потолком прямоугольных ламп, и серая вязкая хмарь за окном, и мелкий моросящий дождик. Но больше всего раздражало ожидание, сегодня, как никогда долгое. И кто знает, когда рыжий вампир соизволит отправится домой. Может, после четвертой пары, он решит посидеть в столовой, или задержится у какой— нибудь преподавательницы, улыбаясь и мило беседуя. Откуда ему знать, что одна девица ждёт его у стенда с расписанием?
— Если хочешь, иди домой, — буркнула я Дашке, роясь в своей сумке, чтобы достать конспект. Подруга права, если уж торчать здесь, так хотя бы с пользой.
— Ну, уж нет, — Дашка дьявольски расхохоталась. — Никуда я теперь не пойду. Столько здесь стоять и не узнать ради чего? Хрен тебе, Алёшина!
Проснувшись сегодня утром и взглянув в окно, я с сожалением вздохнула и в сердцах пнула платяной шкаф, так сильно, что стрельнуло в ноге.
Под порывами ветра качались мокрые деревья. Их дрожащие поникшие гривы потемнели и теперь не пылали золотистым пожаром, радуя глаз, напротив, лишь наводили уныние и навевали хандру. Небо вздулось бугристыми грузными тучами. Снующие под окнами прохожие под своими разноцветными зонтами, напоминали бестолковые пуговицы, хаотично перемещающиеся по серой, с прожилками жёлтого, драповой ткани.