Приоткрыв один глаз, я увидела женщину в светло— зелёном, лёгком, струящемся платье. Длинные чёрные блестящие волосы каскадом спускались по плечам, глубокие карие глаза смотрели внимательно и как-то грустно.
— Не претворяйся, — весело подмигнула мне незнакомка. — Ты уже пришла в себя, в отличии от моего пёсика.
— Простите, — пробормотала я, приподнимаясь. Пёс лежал на траве, безжизненно раскинув лапы и казался мёртвым.
— Ничего страшного, — ответила кареглазка. — Восстановлю, и пёсик будет, как новенький. До встречи, дорогая Кристина. Клянусь землёй прародительницей, мы ещё увидимся!
С этими словами, вампирша подхватила на руки пса и, взмахнув полупрозрачными юбками, устремилась в небо.
Наверное, я уснула и надолго, так как в окно смотрела синева наступающего вечера. В избе оживлённо разговаривали, смеялись. Регина о чём-то рассказывала, а несколько голосов пытались вмешаться в её рассказ. Среди общего гвалта я различила голос Юльки. Никому до меня не было дела. Ненужная, жалкая, на обоссаных простынях, с тазом, наполненным рвотой я одиноко лежала в узкой комнатушке. И ведь никому не пришло в голову справиться о моём самочувствии, хочу ли я пить или есть? Великая миссия— вот что важно для них.
Теперь боль подбиралась вкрадчиво, от чего становилось ещё страшнее. Пока эфемерная, еле уловимая, она растекалась по организму, давая понять всем органам и системам, что от неё не уйти, не избавиться, что ей больше некуда торопиться. Но кроме боли, я почувствовала ещё кое— что. Ко мне двигался источник энергии, чистой, первозданной, незамутнённой дурными мыслями и страстями. Эта была просто жизнь, такая, какая есть, какую её создала природа. Сгусток живительной энергии шёл, чтобы отдать, поделиться. И я возьму, столько, сколько потребуется.
— Вот, оказывается, как у них происходит, — мелькнуло на краю сознания, когда мне на грудь прыгнул мохнатый кот и утробно замурчал. — Жажда, застилающая глаза, затмевающая разум. Чёрт! Эдак я и кровь пить начну.
Но ради того, чтобы прогнать боль и слабость, я была готова на всё и даже большее. По тому, я благодарно принимала дар кота, который в вечерних сумерках, заливших до краёв комнату, казался синим.
Всё происходило так же, как и тогда с собакой. Мои ладони скользили по мягкой шерсти кота, и я ощущала покалывание, с начала слабое, потом сильнее. Потоки света и тепла, потоки спокойствия и звериной беспечности. Больше не существовало затхлой комнатушки, голосов за стеной, вечерней зимней тревожной сини. Был солнечный луг, жёлтые пушистые одуванчики и гудящие майские жуки. Были полевые мыши, копошащиеся в траве, и было ощущение свободы, безумное и пьянящее.