— Проводите ее сиятельство в гостиную, — вздохнул он, с тоской глядя на груду разбитых бокалов и пропитанный коньяком ковер. — Камердинера ко мне в гардеробную.
— Слушаюсь.
Переодевшись, он окончательно убедился в том, что драгоценные запасы превосходного напитка он перевел зря: пьян он, к сожалению, не был. Боль, страх, тоска и стыд по-прежнему грызли его измученную душу.
— Надеюсь, матушка меня отвлечет, — улыбнулся лев камердинеру.
Слуга шутку не оценил, что, впрочем, было вполне ожидаемо.
— Ральф, как ты мог допустить! Это же позор!
Трагическому шепоту львицы могли позавидовать театральные примы. Высокая, стройная несмотря на преклонный возраст, львица стояла, прислонив к глазам кружевной платок. Спустя несколько секунд (точно выверенная пауза) она поднесет его к совершенно сухим (Ральф был в этом абсолютно уверен) глазам. Мать на его памяти рыдала один раз. В тот день, когда ее младшая дочь не стала королевой. Он слышал за стеной ее рыдания, но утром она вышла к столу с безупречной прической и совершенно сухими глазами. Что-то с ними со всеми было не так…
— Сын! Ты меня слышишь?
В симфонию вселенской скорби неожиданно ворвались нотки раздражения. Герцогиня их явно не планировала, поэтому скривилась — как хороший певец, услышав фальшь в исполнении.
— Что же вас так огорчило, матушка? — оборотень подошел и склонился над ее рукой.
Женщина не потрепала его по голове, как раньше. «Раньше» это было очень, очень давно.
Всем своим видом герцогиня давала понять, что оскорблена в своих чувствах. Она не собирается оставаться в его доме надолго. Не сняла шляпки. Даже не подняла вуаль. Она не собиралась присаживаться, поэтому оставался стоять и Ральф. Лев печально бросил взгляд на манящие кресла — устал он за эти дни. Смертельно устал.
— Как ты мог?
Он вдруг понял, что каким-то невероятным, немыслимым образом мать узнала обо всем, что происходило в долине вулканов.
— Если у кого-то из рода есть ко мне вопросы — пусть кидают вызов. Встретимся на Арене Предков, — произнес он ледяным голосом, понимая, что ничего другого ему просто-напросто не остается.
— Ральф! Опомнись!
— Матушка, не стоило себя утруждать этой поездкой.
— Как ты так можешь поступать со всеми нами?
— Это моя жизнь, — едва слышно проговорил он.
— Но мы отреклись от нее! Она изгнана из рода! Как ты можешь идти против семьи? Как ты смеешь с ней общаться и ее поддерживать?
— Что?! — сердце остановилось, — О чем вы, матушка?
— О твоей сестре! О госпоже Ариадне Ренберг, — тоном королевского прокурора отчеканила львица, блеснув гневным взглядом.