Обернись моим счастьем (Тур) - страница 111

Он так устал, что чуть было не спросил: «А кто это?» Потом все же взял себя в руки и улыбнулся:

— Ари.

— Не смей! Слышишь? Не смей в моем присутствии произносить…

— Матушка. Я не буду продолжать этот бессмысленный разговор. Мне жаль, что мое решение вас огорчает, но я буду продолжать поддерживать сестру. Могу добавить, что жалею лишь об одном: о потерянных годах.

Алекс


Мы с мастером Бертрамом сидели у камина и пили коньяк в нашем «втором» доме. Доме-двойнике — странном и загадочном зазеркалье Питера Марлоу. Те же кресла. Тот же запас алкоголя в баре. Как же я устала от этой бесконечной двойной жизни! Два дома, две меня…

Нежданный гость явился с утра. Сам, без приглашения, а ведь я собиралась к нему идти! Странно. Я смотрела на то, как плещется в бокале Бертрама янтарная жидкость и думала. С каждым днем в скоропостижную смерть отца верилось все меньше. Сердечная недостаточность?! Не смешите меня…

Надо бы навестить доктора, что давал заключение о причине смерти. Но не просто так — напором, как герцог Арктур, типа: «Именем короля — откройте дверь и напрягите память!». Нет. Так разговаривать никто не будет. Тут надо мягче. Дипломатичнее. В идеале — с артефактом, не позволяющим солгать. И плевать, что разрешение на подобные артефакты лишь у служб правопорядка! Они ими все равно толком не пользуются — мозгов не хватает. Я должна сама разобраться со всем, что происходит.

Папа-папа… Кто тебя переиграл? Кто вообще способен на это? Переиграть Питера Марлоу. Нет. Не верю. Тогда что? Что произошло? Может, тебя загнали в угол? Или ты переиграл сам себя? Я узнаю. Я не подведу. Ведь теперь я отвечаю за дом, Моргана и Клай.

— Иногда мне жаль, что мы с Питером не были друзьями, — тихо проговорил мастер Бертрам, прервав мои мысли.

Я вздрогнула. На какое-то время я вообще забыла, что артефактор сидит напротив меня! Надо собраться. Он ведь не просто так пришел…

— Тогда кем? Кем вы были, мастер Бертрам? Конкурентами?

– А как иначе? — старик приподнял седые брови. — Мы были конкурентами, были соперниками. Не в этом дело Марлоу.

— А в чем?

— Знаешь, есть такая категория: «любимый враг». Из тех, что ближе любого друга. Вот кем мы были.

Мы приподняли бокалы вверх, закрыли глаза и выпили, прося про себя высшие силы не оставить душу Питера Марлоу. Как же я мало, оказывается, знаю об отце. Мы много общались, он меня учил, воспитывал. А получается — этого мало. Но мне не в чем себя упрекнуть. Больше, чем он сам того хотел — отец не сказал бы и под пытками.

— У нас были разные взгляды. Прежде всего — вопрос отношения к подмастерьям.