— Ты любила меня?
Вопрос сам собой сорвался с языка. Не тот. Об этом Райверн не собирался спрашивать, но слова уже прозвучали, а он по-прежнему не имел власти над временем, и теперь риор ожидал ответа. Он с жадностью всматривался в напрягшуюся спину Перворожденной, но Альвия молчала. Дин-Одел видел, как она сжала кулаки, после плечи опустились, пальцы вновь распрямились — лиори заставила себя расслабиться.
— Я не могу простить себе этого чувства, — наконец, произнесла она. — Никогда не смогу.
— Почему? — вырвалось у Райверна.
Однако Альвия промолчала. Она мотнула головой, показывая, что не будет отвечать. Риор поджал губы, пытаясь понять невысказанный смысл прозвучавшего признания. В чем Альвия винит себя? В том, что могла полюбить убийцу лиора? Но ведь она же не знала, что Райверн Дин-Кейр окажется замешан в мерзком душегубстве. Не могла предвидеть. Альвия Эли-Борг всегда оставалась всего лишь человеком, несмотря на то, что несла на своих плечах бремя власти. Так за что же она казнит себя? Риор мотнул головой. Поразмыслить у него еще будет время.
— Но… — он попытался начать заново. — Если ты действительно любила меня, почему с такой легкостью уверилась в моей измене?
— Ты стоял над телом моего отца, в твоих руках был окровавленный нож, и ты сам признал свою вину, — тон ее неуловимо поменялся. Лиори вновь была прежней.
— Этим ножом я забрал жизнь убийцы, — голос риора дрогнул, однако быстро набрал прежнюю силу: — Но я не убивал господина. Не убивал! И не желал ему смерти, Али, слышишь? Зачем мне было это делать? Лиор выделял меня. Я знал, зачем он привез нас на ту охоту, слышал его разговор с одним из советников. Но главное, ты открылась мне. Ответила на мои…
— Замолчи!
Вскрик Альвии оборвал его. Она порывисто обернулась и мотнула головой:
— Не смей. Не смей вспоминать того проклятого дня. Слышишь?! Не смей вспоминать мне моей глупости…
— Глупости?! — Дин-Одел сократил в два шага расстояние, разделавшее их и навис над Перворожденной. — Тот день — самое светлое воспоминание за всю мою проклятую жизнь, и это ты не смей, Али, не смей его порочить. Не смей!
Она резко толкнула риора в грудь, Райверн отшатнулся. Теперь они стояли напротив друг друга, одинаково глядя исподлобья, словно два зверя, готовые к схватке. Первым стался Дин-Одел. Он выдохнул и отошел к дверям, но не ушел. Привалился плечом к стене и устремил взгляд себе под ноги. В опочивальне воцарилось молчание. Альвия постепенно расслабилась и опять отвернулась к окну.
Риор вдруг усмехнулся и заговорил:
— Знаешь, — голос его отдал хрипотцой, — мы ведь все были влюблена в тебя. Рано или поздно это происходило с каждым. Ты всегда отличалась от других женщин. Совершенно не умела заигрывать, не умела краснеть. Даже женственности в тебе было мало, пока ты не расцвела. И все-таки твоя недоступность манила каждого. Недостижимая мечта. Единственная женщина, о которой возможно только мечтать, но нельзя прикоснуться. — Альвия обернулась и хмуро посмотрела на Дин-Одела, не понимая, зачем он говорит ей это. Он продолжил, так и не подняв взгляда на лиори: — Мы все влюблялись. Кто-то быстро остывал, потом увлекался снова. Кто-то страдал, пока не находил ту, которая утоляла печали. Мы все прошли через эту безнадежную любовь. — Райверн усмехнулся: — Даже сражались за право встать с тобой в пару на арене, чтобы показать свою удаль и силу. Кого сегодня приласкает клинок дочери лиора? Сейчас забавно вспоминать эту юношескую дурь. Однако всё это было.