— В городе живешь? — осведомился я.
— В самом сердце Перуджи.
— Наверное, у вас там не так тихо и темно? — предположил я с улыбкой.
— Да, там жизнь кипит допоздна. Такая тишина, как у вас, завораживает… — проговорил он, вздыхая.
Какой романтик! Вообще, человек, способный оценить красоту окружающего мира, даже если мир этот погружен в благоговейную тишину и непроглядную темень, уже вызывал мою симпатию. Романтики, по моим наблюдениям, имеют тонкую и чувствительную душу, не способную плести коварные замыслы. Они не причиняют боль другому умышленно, а только если невольно. Хотя, разумеется, меня не устраивало, чтобы кто-то причинил боль моей девочке, даже невольно.
— На самом деле, я не курю и курение не одобряю, — проговорил я вполне дружелюбно. — Но если тебе очень надо, кури, только на меня не дыми.
— Я тоже курю редко, по обстоятельствам, — отрывисто ответил Джорджо.
— Плюс в твою копилку, — хмыкнул я. — Я хотел задать тебе пару вопросов.
— Представляю… — проговорил Джорджо флегматично, засовывая в карманы руки и так и не достав никакой сигареты. Может, он вовсе и не имел их с собой и курить не собирался, а решил выйти на улицу, чтобы перевести дух? — Хочешь узнать, какие игры я затеял с твоей дочерью, — произнес он утвердительно, без тени сомнения.
— Ты очень проницателен, — оценил я без иронии.
— Я ни во что не играю. Мне просто хорошо с ней, — ответил он с вызовом.
— Ах, хорошо… — протянул я, теперь уже с трудом сдерживая сарказм. Внутри меня начала подниматься волна негодования, когда я представил, что скрывается за этими словами…
— Нельзя заведомо считать человека stronzo[8]только потому, что он в сорок лет влюбился в столь молодую девушку, — сказал Джорджо с ноткой боли.
— Я и не считаю тебя stronzo. Я только не могу понять, что может быть общего у сорокалетнего мужчины и восемнадцатилетней девушки? Это две разные эпохи.
— Любовь не руководствуется подобными критериями.
— Любовь… — повторил я немного насмешливо. — Ты знаешь, что такое любовь?
В свете, льющемся из гостиной, я увидел, как Джорджо стиснул челюсти, а в глазах блеснул странный огонек, значение которого я не смог интерпретировать.
— Бесполезный вопрос, если ты заранее убежден, что я не знаю, что такое любовь, — произнес Джорджо холодно.
— Я убежден только в том, что меня зовут Амато. А спросил, потому что совсем тебя не знаю и лишь хочу услышать ответ.
Джорджо мне определенно нравился. Он не бросился убеждать меня в высоких чувствах и доказывать их вечность. Он не пытался разыграть передо мной сумасшедшую любовь к моей дочери. Он был таким, каким был.