Лицо Нёлди исказила мучительная судорога:
— Ее нет давно, Киэнн. Аинэке вернулась через неделю после того, как тебя не стало. И в этот раз ей была нужна уже не моя кровь, но кровь Хильд.
Вот дерьмо. Этого Киэнн положительно не ожидал. Ясноглазая легкомысленная Персихильд, с ее вечно выбивавшимися из ажурной косы кудряшками, соленым ароматом кожи, открытым лучистым взглядом, напрочь лишенным жеманства, и верой в то, что свобода во всем без исключения есть высшее благо, доступное разумному существу — эта маленькая никса ему по-настоящему нравилась. Конечно, то, что она была подругой и возлюбленной Нёлди нисколько не мешало ему проводить время в ее постели, но Хильд и сама не возражала. Она была легкой, как утренний бриз, чуть взбалмошной и бесконечно умиротворенной. Этакой бодхисаттвой, равно снисходительно и благосклонно взиравшей на добро и зло, мудрость и глупость.
Хильд… Кому и чем она вообще могла не угодить?
— Что ты ей сделал, никс? Только давай уже теперь начистоту.
— Начистоту… — Нёлди запустил тонкие, нервные пальцы в собственные волосы. — Ладно, где уж моя не пропадала. Наверное, глядя на меня сегодняшнего, в это трудно поверить, но это она домогалась меня в ту ночь. Вышла, надо думать, по малой нужде, и набрела на мое бренное тело. Но ей же было четырнадцать! И я просто не знал, что мне делать. И так, и этак — моя голова в кустах. Потом не раз думал, что лучше бы уж я согласился.
— Ну, ты же понимаешь, что бы я с тобой сделал тогда?
Киэнну стало всерьез жаль парня. Трахнуть четырнадцатилетнюю принцессу — смертный приговор, даже если на самом деле это, по факту, она трахает тебя. Отказать принцессе — не многим лучше. Обвинить принцессу в клевете, отстаивая собственную невиновность… Хмм, ну, собственно, а чего он ждал? Что я пожурю Аинэке, скажу: дочка, врать нехорошо? Она — будущая королева. А ты кто такой?
Никс кивнул:
— Это если б ты узнал. Но хрен с ним, ну, вздернули бы меня на кол, зато Хильд, может, жива бы осталась.
Хильд…
— А ее-то за что?
Нёлди молча дернул плечами. Киэнну показалось, что никс вот-вот разрыдается.
— Наверное, просто чтобы меня наказать. Не знаю. Сказала, что перекрасит Хильд в алый и посмотрит, будет ли она нравиться мне такой.
Он отвернулся, глотая слезы и пряча лихорадочную дрожь. Потом неуклюже нацепил услужливую улыбку и вновь предложил делано беспечным, но все еще трясущимся от напряжения голосом:
— Ну так что? В доме пусто, но там есть очаг, ужин и застеленная кровать. На двоих. Есть еще одиночная койка, — извиняющимся тоном добавил он, — но ее я приготовить не успел. Одеяла в комоде. К дому я на пушечный выстрел не подойду, обещаю.