Только я - птичка, а он - клетка с приоткрытой дверцей.
Подписал мне пропуск на выход: позвольте когда-нибудь еще раз с вами побеседовать. Подумайте.
Помчался к друзьям рассказать о столь легком избавлении.
Но не тут-то было. Через неделю - телефонный звонок. Не могли бы прийти? Тем же маршрутом.
Что и говорить, интересно эдак запросто пройти в здание, самому войти и выйти, куда приводили и откуда выход был, ох, как затруднен. В.А. Крючков, до путча - председатель КГБ, пошутил с нами, народными депутатами, которые пришли с предложением Лубянку преобразовать в «Мемориал»: а вы, мол, заметили, что внутренние дверные ручки стерты меньше: руки касались их гораздо реже, чем наружных, - видимо, в этом соль шутки. И примета нашего времени. Но эту же примету мы видели (или хотели видеть) и во времена хрущевские - как знак необратимости.
А еще помнится, шел по проспекту имени Сталина, когда часовые даже снаружи охраняли работающих на этажах и сидящих в подвалах, заинтересовало: а что это за прокладки между мощными гранитными плитами, фанера или стекло? Ковырнул пальцем и тут же отпрянул: часовой несется на меня, держа перед собой штык. Вот такое это было здание.
А войти в него, оказывается, просто, только надо было знать: через городскую столовую. Наверное, и в этом был соблазн: получить право не бояться того, что пугает всех. Так что не только страх загонял в «невидимки», но и желание от него избавиться, от постоянного страха -хотя бы таким способом. Но я-то шел с «версией» в запасе, мне страшно не было.
* * *
Высокий чин в грубом свитере из-за стола смотрел на меня почти скучающе. Что чин высокий, хотя и не в мундире, я понял сразу: потому что мой капитан из прошлой встречи был отброшен куда-то к самому порогу, еле удержался за краешек стола, сидел скромно, лицо было не как в прошлый раз, всепонимающее, а туповато-казенное, присутствующее, и не более того.
- Я вас слушаю, - произнес чин так, точно проситель к нему явился: он, мол, еще посмотрит, годишься ли ты для столь высокой роли.
Ну что ж, тем лучше, ты меня слушаешь, и я тебя слушаю. Пришлось говорить ему. Опять про «перестройку в органах», о нужде в проверенных честных гражданах. Вы сами требуете восстановить честные имена писателей. Вот и помогайте нам в этом деле.
Приберегая «версию», тяну ту же бодягу: статьи мои напечатаны, больше сказать мне нечего. Он: а вы напишите специально для нас. Чего вы опасаетесь, или не уважаете нашу работу?
Боковым зрением я видел своего востроглазого вчерашнего капитана. Заметил, как он настораживался, напрягался, когда чин в свитере начинал подтягивать, подтягивать меня к себе.