Когда вышел из дверей кабинета начальника Ульяны, то заметил, как ко мне направляется уверенной походкой смутно знакомая девушка. Первое, что она сделала, приблизившись, – дала мне звонкую пощёчину.
– Много лет мечтала об этом, – улыбается хищной улыбкой подруга Ульяны.
– Здравствуй, Мила, – сухо здороваюсь, пока она изучает моё лицо и, кажется, остаётся довольна, находя в нём следы утомления и отчаяния.
– Неужели ты любишь Ульяну или это чувство вины тебя так изматывает?
Она ждёт ответа, а я ощущаю, что мне хочется найти где-то тёмный угол и переждать там то время, которое осталось до момента оглашения результата теста ДНК.
Голова гудит от выпитого минувшей ночью количества виски, и я с трудом фокусирую на девушке взгляд, ощущая, что она упивается моей болью.
– Люблю.
– И где же была твоя любовь раньше, когда ты оставил её? – лёгкость бытия, которой от неё веяло ещё секунду назад, испарилась, на смену ей пришли заблестевшие в глазах сердитые слёзы, сжатые губы, выдавшие, что она вовсе не такая железная леди, какой хочет казаться. Того и гляди разревётся.
– Ты дура? – смотрю на неё устало. – Я в СИЗО год просидел. Или ты забыла?
– Это ты дурак, Скуратов. Никогда не поверю, что, даже сидя в СИЗО, ты на нашёл денег, чтобы помочь своему ребёнку, – она бросает мне это обвинение в лицо и следует дальше, в двери, из которых я вышел. Я застываю, словно облитый ушатом ледяной воды. Зажмуриваю глаза, ожидая, пока мой утомлённый мозг переварит информацию.
Нагнал Милу, встряхнув эту надувную куклу с такой силой, что её кудряшки взметнулись вверх, неподобающе задорно пружиня.
– О чём ты, какой ещё ребёнок?
Она молчит, смотрит на меня и тянет время, только изгибающиеся в злорадной ухмылке губы подталкивают меня ближе к бездне. Я никогда не бил женщин, но сейчас, когда запас моих ресурсов на исходе, я едва ли способен себя контролировать. Сильнее сжимаю её предплечье, давая понять, что я на грани.
– Твой ребёнок, Скуратов, не строй из себя идиота. Ульяна при мне просила у твоей матери деньги на лечение.
– Она же родила от какого-то Александра. Я видел документы, – хмурюсь и понимаю, что мои слова звучат как нелепое оправдание.
– Не было никакого Александра. Твоя дочь родилась недоношенной и вскоре умерла, потому что Уля не нашла денег на лечение. Не могла же она дать ей фамилию отца, который не захотел спасти жизнь собственного ребенка.
Дочь. Я выдыхаю воздух сквозь стиснутые зубы, ощущая, как печёт глаза.
Каждое слово жалило острее лезвия ножа. Мила рассказала всё подробно, в красках, не упуская ни одной детали. Я прикрыл веки, вспоминая тот визит матери, когда она заговорила про Бэмби. Моя мамаша никогда не являлась ко мне просто так, всегда находились причины. Точнее, одна – бабло. Ей постоянно было мало, деньги быстро заканчивались, и для неё не имело особого значения, что я за решёткой. Визит Хмеля, пообещавшего помогать моей семье, сделал её будущее безоблачным. Но если бы я только мог предположить, что она способна утаить от меня подобную информацию… нет, не убил бы её, а заставил бы провести остаток жизни в нищете, потому что она для неё страшнее смерти.