Подполковник привстает, упираясь раскрытыми ладонями в деревянную гладь стола, намереваясь продолжить давить на меня. Его лицо и шея багровые от ярости, что клокочет внутри, изливаясь кровью на поверхность кожи. Даже капилляры в белках глаз лопаются, отчего на этом фоне голубая, поблёкшая с возрастом радужка неприятно контрастируют. Отец отрывает одну руку от стола и растирает грудь. Я с ужасом понимаю, что ноги его подводят и он, как сдувшийся воздушный шарик, медленно валится в кресло, задыхаясь.
Пулей выбегаю из комнаты и зову на помощь мачеху, слыша, как бешено от страха бьётся в груди сердце. Татьяна Михайловна со встревоженным видом выходит из кухни с полотенцем в руках.
– Скорую, папе плохо!
Вместо того чтобы исполнить просьбу, она срывается и бежит к отцу, и мне ничего не остаётся, как дрожащими руками нажать на домашнем телефоне «ноль три».
Через полчаса отца забрали на скорой, вместе с ним в машине поехала мачеха, а мне велели добираться самостоятельно. Такси пришлось ждать очень долго, и всё это время я пребывала в неведении о состоянии отца. Мысли путались, воображение подкидывало различные исходы событий. К собственному стыду и ужасу, стоило представить, что отца не станет, вместо ощущения всеобъемлющего страха, который был со мной, когда я поняла, что потеряла маму, на меня снизошло успокоение. Ведь так я обрету свободу.
Областная больница, покрашенные дешёвой краской бледно-зелёные стены отделения кардиологии, медленно рассекающие коридор медсестры, и я, озирающаяся по сторонам, растерянная девушка. Мне повезло, я заметила, как из-за угла показалась мачеха. Завидев меня, она скривила недовольно лицо. Всю дорогу, пока мы шли до палаты отца, она ела мой мозг упрёками, обвиняя в том, что непутевая дочка довела отца до инфаркта. Меня и так мучила совесть за тёмные мысли, а от её слов становилось только гаже.
Отца продолжали обследовать. Присела в ожидании вердикта врача. Страх сменился стыдом и глубоким чувством вины за то, что моё воображение уже подкидывало варианты будущего без него. Жмурилась со всей силы, словно это могло помочь стереть с роговицы глаз картинку того, как всё может быть, если я останусь без еще одного родителя. Меня даже не удивит, если моего имени не будет в завещании, ведь он планировал отдать меня Лебедевым, зачем в таком случае мне наследство.
Доктор то заходил в палату, то выходил обратно, заставляя вздрагивать каждый раз и не позволяя пока зайти, чтобы проведать болеющего. В конце концов, должно быть собрав анамнез, он соизволил объяснить нам ситуацию.