Наложница огня и льда

Малый невольничий рынок работал уже третий день. Все самое ценное, редкое, заманчивое, свежее продано еще в первый день, средней руки товар разошелся на второй, и на третий началась распродажа по бросовым ценам в надежде отбить хотя бы половину стоимости рабов.

И малый рынок — место не самое престижное.

Оптовые закупщики и зажиточные горожане предпочитали большой рынок в центре. Владельцы элитных борделей и искатели редкостей — закрытые аукционы. А на малом народ попроще да поприжимистей собирался.

Люди ходили мимо витрины с живым товаром, но лиц я не различала. К вечеру первого дня они слились в одну пеструю, шевелящуюся массу, лениво ползущую в обе стороны. Оно и к лучшему.

Посетители рынка хуже детей в зверинце. Останавливались, глазели так, словно никогда прежде не видели другого человека, тыкали пальцами, обсуждали. Бывало, и по стеклу стучали, пытаясь вывести нас из сонного равнодушного оцепенения, и между собой разговаривали громко, не стесняясь, полагая, должно быть, что мы в этой прозрачной коробке ничего не услышим.

Мы слышали. Только наше отношение, наше мнение уже ничего не могли изменить.

Солнце стояло в зените, небо безоблачное и в стеклянной клетке сегодня особенно душно. Витрина заперта, вентиляция отвратительная, от острого запаха пота, моего и оставшихся троих рабов, щипало в носу и к горлу подступала тошнота. Еще два дня и рынок закроется до следующего месяца. Пережить бы. Переживу — и что дальше? Непроданные рабы хуже испортившихся продуктов. Я слышала, несчастных сдавали за бесценок в шахты, на стройки и на заводы, куда постоянно требовалась дешевая рабочая сила. Невольникам и платить не надо: грязная подстилка в бараке да миска похлебки — вот и все затраты.

Почему я не убила себя, как велел храмовый устав, как завещано той, чье тело остается непорочным до конца бытия? Пока была возможность?

Трусиха.

Темный силуэт по ту сторону стекла уже с минуту пристально меня разглядывал. Поначалу чужое внимание смущало, тревожило и пугало, потом стало все равно.

Человек шагнул вплотную к витрине. Мужчина, волосы короткие, вроде не слишком стар и не слишком юн. Больше ничего не различали мои слипающиеся, не желающие видеть глаза. Незнакомец же провел раскрытой ладонью по стеклу, не касаясь порядком заляпанной поверхности. И меня пробрал неожиданно холод, накрыл ледяным плащом и, кажется, даже нагретый воздух в клетке перестал сжиматься тисками на шее. Я не сдержала дрожи, инстинктивно поежилась, желая обхватить себя руками. А на размытом пятне лица мне вдруг почудилась удовлетворенная усмешка. Затем человек ушел.