До последних глубин пораженный пожаром 1571 г,, Забелин не замечает резкого противоречия самому себе: если книги византийской библиотеки на такой глубине сгорели, то почему же царский архив Ивана Грозного на той же глубине... уцелел? А сохранность последнего Забелин решительно утверждает и ставит его по исторической ценности материала даже выше самой библиотеки!
Конечно, Борис Годунов лично знал, лично видел в натуре подземную библиотеку и был, действительно, единственным человеком, который был в состоянии оценить ее огромную историческую значимость, а главное, имел власть «неотступно открыть». Но мог ли он при наличии тогдашней ситуации это сделать? Нет, не до того ему было! Пока жив был царь Федор Иванович, Годунов выжидал и создавал обстоятельства, когда сам станет царем, а ставши таковым, вконец испортил себе жизнь и только на бумаге, под пером Пушкина, говорит, что шестой уж год он царствует спокойно. [„.]
А если не Борис, то больше тогда никто не мог извлечь книги из подземной тьмы Эреба(6).
Такова судьба библиотеки Грозного в ХVI в. Поистине счастливая судьба! Ибо будь книгохранилище тогда же вскрыто, от него действительно осталось бы для нас одно грустное воспоминание.
Библиотека в подземелье уцелела, но после Годунова и его окружения она безнадежно, на века, забыта. Забыта, правда, русскими, но Европа — Европа помнила, хотя еле-еле..
Глава III
МОЛВА
ЗАРУБЕЖНАЯ. Население Москвы после смерти Грозного и Годунова о судьбе царской библиотеки [...] ничего не знало и не ведало: в Кремле ли она, в селе Коломенском, в слободе ль Александровской, или на Белоозере(1) — бог весть.
Да и правители новой династии о ней решительно позабыли, а кто еще помнил, предпочитал молчать — как бы чего не вышло!.. Да и что толку, даже если б книги извлечь? Хлопотно,
121
да и книги-то все иноземные, на чужих, непонятных языках. Надобно переводчиков, а где их взять7 Ведь и сам Грозный царь не мог их сыскать. Потому и замуровал свое сокровище.
Так из избы не вынесено сору.
Только удивительное дело — память о потайном подземном книгохранилище в каком-то московском тайнике продолжала неугасимо тлеть и все глубже пускать корни, только не на родной почве, а — за рубежом, в Европе!
Уже в конце ХУ1 в. иностранцы, проживавшие в Москве, заинтересованные ходившими по Европе упорными слухами, всякими манерами и так и этак выспрашивали даже «самых первых сенаторов» про тайную греческую библиотеку.
Так точно продолжалось и в ХУ11 в., когда выспрашивали не только «сенаторов», но и «стражу», попросту сторожей. Особенно характерны в этом отношении ставшие известными истории письма трех особ — ученого грека Петра Аркудия,(2) Яна Петра Сапеги(3) и «загадочной личности» Паисия Лигарида(4).