Эпоха, в которой действовал Дабелов, рядом с ясно выраженным стремлением к разработке отечественных древностей, отличается изобилием фальсификаций, подделок, удачных и неудачных подлогов. Сведения о личности Дабелова недостаточны и бледны, на основании их нельзя ни укрепиться в обвинении в ученом обмане, ни отказаться от него»(37).
Н, П. Лихачеву очень хотелось набросить на личность Дабелова тень и объявить его... мистификатором. Здесь чувствуется превалирующее влияние на колеблющегося Н. Лихачева незыблемого, резко очерченного и, так сказать, конченого отрицателя библиотеки Грозного в натуре С. А. Белокурова(38). Но если Белокуров — «конченый», то Лихачев — «и нашим и вашим»: с одной стороны, плачет, с другой — смеется. В этом
102
опасность Лихачева: тянет серьезно с ним полемизировать, так как надежда переубедить балансирующего на острие иглы не оставляет.
Но пора с Н. Лихачевым, наиболее серьезным противником библиотеки Грозного, покончить: он сам поставил над «i» точку: «...мы имеем право остерегаться подробностей анонима, даже более того, игнорировать их до времени, когда будет найдена таинственная связка «Со11есtапеа Регпаviensia» № 4».
Решающий для Н. П. Лихачева документ найден! О чем же спорить? Совершенно ясно, что таинственная библиотека была и есть, что ее остается только изъять. [...]
Выше выяснено, что раз «Со11есtапеа Регпаviensia» найден, Лихачев и К не имеют права игнорировать подробности анонима. [...] Следовательно, видеть подлинный список библиотеки, восходящий к моменту, когда библиотека была вскрыта царем, когда аноним переводил ряд классиков из ее состава, когда Веттерман и К собственноручно, отряхнув с книг вековую пыль, перелистывали перлы классицизма,— равносильно видеть самое библиотеку в какой-то мере, значит, быть ее очевидцем.
Таким очевидцем и является автор этих строк, единственный после профессора Дабелова, кто на протяжении истекших столетий держал в своих руках подлинный реестр книг из таинственного кремлевского подземного сейфа Софьи Палеолог, восходящий к тому далекому времени, когда над подземным сокровищем человеческой мысли носился не призрак кровавого царя, а сам он, этот царь, во плоти и крови, живой, конкретный человек, рылся в этих заповедных книгах, томимый неутолимой жаждой знаний.
Но ищущий ум любознательного царя бессильно никнул перед семью печатями на каждой книге на чужом языке. Нужна была помощь знающих — переводчиков. Подвернулся захожий лютеранский пастор Веттерман, добровольно прибывший в Москву из Дерпта за своими выселенцами-земляками. Пастор казался человеком ученым, царь «отменно» уважал его и даже решил поручить ему на пробу ознакомиться с характером содержимого его библиотеки, дабы узнать, достаточно ли он научен, чтобы перевести те или иные книги на русский язык. [...] Нас сейчас интересует […] момент осмотра потайного сокровища Грозного группой захожих немцев.