Соседи сегодня были дома. Ян, обставившись зеркалами, чтобы видеть себя сзади, сбривал щетину со второго лица. Карл куда-то запропастился, Казик читал, а Гена цеплялся к Герману:
– А он решил стать модельером. Он будет Донателло, а ты, левый – Версаче.
– Донателло – это черепашка-ниндзя, Ген, – ответил Сергей. – А Донателла Версаче – один и тот же человек.
– А вы не один и тот же человек? В таком случае, будь добренький, отправь левого в другую комнату.
– Слушай, я давно хотел спросить. Почему ты называешь левым Германа? Ведь это я слева, – миролюбиво сказал Серёжа и в доказательство помахал Гене левой рукой.
– Это с какой стороны посмотреть, – невозмутимо ответил Гена. – Если с твоей, то ты, конечно, слева от того нароста, который зовёшь братом. А когда на тебя смотрю я, то ты ещё как справа. Вот если я тебе в спину буду кричать, тогда и назову левым, не переживай.
Он взглянул на Серёжу. Для этого Гене пришлось запрокинуть голову, потому что зрачки так и норовили закатиться за нижние веки.
– Интересно, нашлась бы такая ткань, которая и на мою балду растянулась бы? – вслух подумал он. – Может, тогда ты и мне сшил бы футболку, правый?
– У меня есть имя, – напомнил Сергей.
– И что ты бы ты ответил, если бы я обратился к тебе по имени?
– Что ты вспоминаешь его только когда тебе что-то нужно.
Гена пожал плечами и отвернулся. Для этого ему пришлось поворачиваться всем телом – очень осторожно, будто он носил на плечах что-то тяжёлое и хрупкое, что в любой момент могло упасть и разбиться. Смотреть на это было невыносимо.
– Ладно, – сказал Сергей неожиданно для себя. – Я сделаю.
Сергей сшил для него футболку по типу детской распашонки, с потайными кнопками на плече – голова пройдёт, и вырез не понадобится. А через несколько дней Косоглазый увёз Гену.
Близнецы наблюдали за отъездом с подоконника. Яркая аэрография, по-гавайски яркая рубашка Грёза, яркая сумка с вещами.
И серое, без кровинки, лицо Гены.
Небо было тёмное и тяжёлое, готовое вот-вот уронить самое себя, выдавить стёкла машины, мокротой хлынуть в глотки, но протекло мелким дождичком только после того, как машина отъехала от дома. И стало как-то промозгло на много дней вперёд.
Не кружилась пыль в пятнах света под окнами. Не искрили на искусственном свету, как шампанское в хрустале, украшения Елены Георгиевны. Будто за тенью, которая тянулась за пропахшими дорожной пылью мокасинами, увязались все тени дома и играли с солнцем там, где был Косоглазый теперь.
Пал режим. Вспоминая, ли он вообще, Серёжа приходил к выводу, что течение времени было подчинено темпу, который играючи задавал Косоглазый. Пока он был дома, все собирались вместе за столом. Уехал – стали обедать в разное время. Карл ел в спальне, и после его трапез близнецы находили в кровати куриные и вишнёвые косточки.