Глава 40. Тишина за столом
Майя.
Самое время разразиться грозе и шибануть грешную женщину молнией. Или обрушиться на Подмосковье метеоритному дождю, отсрочив этот неизбежный разговор.
Но мне так повезти не может. Поэтому я разжимаю пересохшие губы и силюсь выдавить из себя эти два слова: я знаю.
"Я знаю, что ты женат. Я знаю, что в процессе развода. Я знаю, потому что…"
Но, черт возьми, сколько бы я не тренировала разоблачительную речь в своей голове, сколько бы не придумывала оправдательных формулировок — оказалась тупо не готова. Поджилки трясутся, ладони потеют, горло сжимает огнем. Правда всегда давалась мне тяжело. Ещё в школе я поняла, что врать — гораздо проще. Что сочинить хорошую историю, чтоб оправдаться или приукрасить действительность — раз плюнуть. А если ты и сама в свою ложь поверишь — поверят и окружающие.
Может, поэтому я хотела поступить на театральный? Чтоб делать это без угрызения совести? Или чтоб сбежать от собственной трусливой натуры, боящейся отвечать за свои слова и поступки?
И нет ничего проще, чем жить по принципу Скарлетт О'Хара. Да, я подумаю об этом завтра… А завтра повторять себе эту фразу, и послезавтра, и так каждый день, пока чувства совсем не притупятся.
Но тянуть больше некуда, да?
Молчание между нами затягивается. Лицо Медведя приобретает почти мученическое выражение. Он ждёт реакции. Конечно, вовсе не такой, как я сейчас выдам, но что есть — то есть.
"Я знаю. Я знаю! Я — знаю…"
Перекатываю на языке, борясь с горечью. Так много интонаций можно придать этому простому выражению. А мне хочется лишь покаятельную. Такое слово вообще есть? Если нет — пора внести его в словарь Ожегова, я буду сейчас им пользоваться. Я буду сейчас каяться.
— Я знаю, — тихие звуки тонут в его:
— Знаю, это не то, что ты хотела услышать.
Хорошо, что у Влада такой густой бас, способный мягко укрыть мой невнятный писк. Хорошо, что есть ещё пара секунд собраться. Хорошо, что он хочет сейчас говорить. Я — все еще не в состоянии. Ха-ха, кто бы мог подумать, да? Что у Майи-выпаливаю-слова-чаще-чем-дышу могут они закончиться и что подвешенный язык, способный болтать даже под наркозом — дело проверенное — может подвести в минуты отчаяния.
— Я развожусь, — снова бросает Влад. Коротко и нервно.
Я заламываю руки, без нескольких минут от того, чтоб начать молиться всем богам на свете, чтоб дали мне мужества.
"Я знаю". Да черт возьми, что сложного-то?