И мама не сможет противиться моему внушению. Никто не сможет. Потому что мой дар — абсолютен, что доводит ее до паники, до истерики, до кусания ногтей, которое мне особо припоминают и ставят в укор!
Но…
Насилу заставила дар умолкнуть. Мне не нужна навязанная любовь. Если родители меня не любят, если им важнее должность и положение в обществе, так тому и быть.
— Хорошо, матушка, — произнесла обреченно. Голос даже не дрогнул, хотя душа обливалась кровью. Сама не верила, что решилась на такое, но я не могу отказаться от части себя в угоду материнскому самолюбию.
Плечи родительницы опустились. Вздохнув, она развернулась:
— О, дорогая! Я знала, что ты не безнадежна! Через час приедет доктор Геринд, установит тебе блокира…
— Нет, мама, — перебила, вскинув голову не хуже Великой княгини. У меня было много времени, чтобы перенять этот жест. — Хорошо. Исключайте меня из рода.
Голос звучал ровно. Внутри разрастался леденящий душу мороз. Вряд ли я до конца понимала, что говорю и на что себя обрекаю. Но лучше остаться одной и побороться за свободу, чем покорно склонить голову и проститься с жизнью.
Золотая клетка или воля…
Для птицы выбор очевиден.
Родительница изменилась в лице. Хотела бы я увидеть там страх или отчаяние, может благодарность или сожаление. Увы. Там были отвращение, презрение и злость.
Горько усмехнувшись, я развернулась на каблуках и, пока не передумала, быстро зашагала прочь из дома.
Дома, стены которого затягивало мутной пеленой. Стук моих каблуков по мраморному полу и едва различимый шепот шелковых юбок становился все глуше, дальше и дальше, пока не оборвался моим резким выдохом.
***
Астория, столица Гардии
Нория, 1040 год
Я села в кровати и не сразу поняла, что проснулась. Пошарпанная деревянная дверь с выщербленными краями, в углу — ржавая раковина с темпераментным краном, скрипучий дощатый пол, давно требующий ремонта — вот моя новая реальность. Сколько бы я ни латала дыры в полу, сосед снизу с завидным упорством снова их расковыривает, чтобы полюбоваться моими панталонами.
Но такова цена свободы, и я не жалуюсь. Разве что иногда. Раз пять-шесть в день…
Зато еще не пожалела ни разу.
Ариана Корделия Сэйри Илсе Мейендорф Т’аркан Аркхарган умерла пять лет назад. Сегодня я Эйри. Серая мышка квартала прокаженных, со странным уродливым даром менталиста, который все труднее сдерживать. А много ли вариантов у аристократки, от которой отвернулась родня, и которая вынуждена скрывать силу?
Всего два: дом терпимости (но терпеть, особенно в постели — явно не про меня), либо квартал прокаженных, где всем волосато, кто ты, откуда и с какой историей. Потому что каждый первый здесь не по своей воле, а в силу обстоятельств.