— Не знаю...— Она задумалась, мечтательно подняв теплые глаза.— Ведь это так трудно — петь по-настоящему. С каждым днем все труднее... Хватит ли сил?
Разошлись все очень поздно.
Мы пошли проводить с отцом Базовского. На улице все еще шелестел мелкий дождь. Воздух был насыщен влагой. Константин Григорьевич шагал осторожно, сильно опираясь на палку, слегка покачиваясь. Он выпил больше других.
— Вот и еще с одним Витязевым познакомился,— сказал Константин Григорьевич.— Неплох... Рад возвращению? — обратился он ко мне.
— Конечно,— ответил я.— Отслужил... Пора жить начинать... На перекрестке мы остановились.
— Спасибо, что проводили,— сказал Константин Григорьевич.— Дальше один дойду, рядом.
Надвинув шляпу на голову, он пошел неторопливо в глубину темного переулка, звонко постукивая палкой об асфальт. Мы повернули к дому.
— С кем он живет? — спросил я отца, испытывая чувство жалости к Константину Григорьевичу.
— Один,— сказал отец, вздыхая.— Совсем один... Горькой судьбы человек. Ведь главным инженером был на нашем заводе. Да каким! Смелым, решительным. В сороковом году забрали его от нас на Западную Украину, на завод под Львовом. Началась война, и он ушел в армию, саперным батальоном командовал. А в сорок третьем году попал в плен к немцам. Через многие концлагеря прошел. После войны оказался в американской оккупационной зоне. Те его долго не выпускали, в перемещенные лица зачислили, на родину вернуться не позволяли. А когда, наконец, вырвался, то уехал на Север. Там и работал... Семья его пропала. Жена в сорок первом при бомбежке эшелона погибла, детей подобрали на какой-то железнодорожной станции и в детдом отправили. Сын там умер... А дочь...— Отец безнадежно махнул рукой.— Мыкает где-то свою горькую жизнь... Так и живет Константин в одиночестве. Прахом пошла его жизнь. А голову сохранил ясную. Любят Константина наши заводские.
Мне хотелось кое о чем расспросить отца. Минута показалась подходящей.
— Какие у тети Нади отношения с Николаем Ивановичем? — спросил я и тут же раскаялся.
Отец резко повернулся ко мне.
— Ты о чем думаешь? — сердито спросил он.— Соседские сплетни успел услышать?
— Да ни о чем плохом не думал,— поспешил я заверить отца.— Знаю только, что на заводе они вместе.
— Давно бы открылась Надежда,— спокойнее сказал отец.— Не стала бы скрывать...
Он помолчал.
— Столько они с этой проклятой рудой бьются,— сочувственно заговорил он погодя.— Изводят друг друга, покоя не видят. Все давно отступились, а они нет, уперлись. Может, одна Надежда не потянула бы, да этот забияка появился, вздохнуть не дает, взвинчивает, накаляет.