Таинственный, пронзительный, опасный.
В его глазах пороховая синь. В его глазах тлеющий вулкан.
Чиркни — и вспыхнет. Тронь — и обожжёт. Загляни — и спалит дотла.
Когда мы первый раз встретились, его взгляд был мёртвым, пустым, безжизненным, а теперь словно ожил. Блестит. Горит. Жжёт!
— Потому что мои последние слова были «Да можешь не возвращаться!» — повторил он с нажимом, а может, с лёгкой обидой. Наверное, ему показалось, что занятая своими неизвестными ему переживаниями, я слушала невнимательно.
А я — внимательно. Просто как тут сосредоточишься, дорогой граф! Вы неотразимы до боли в глазах.
И как назло то одно, то другое.
Я едва сдержалась, чтобы не выдавить из себя очередное «простите».
От опрометчивого поступка меня спасло вино. Оно вдруг прокатилось по пустому желудку, как шар для боулинга, выбивая страйк.
Я поспешно прижала руку к животу и умоляюще посмотрела на хозяина дома:
Пожалуйста, не надо меня дотла! Я просто есть хочу.
— Вы же не могли знать, что они окажутся последними.
Утешительница, скажем прямо, из меня вышла не очень. Но прощение я себе, кажется, вымолила: осталась жива. И с тоской посмотрела на остывший суп. Пусть он выглядел не таким аппетитным, как Алан Арье, по верху плавали застывшие жиринки, бульон был жидковат, но я должна быстрее поправиться и бежать отсюда. А еда — Вы снова правы, чёртов граф! — скорейший путь к выздоровлению.
— Не мог. Но это моя вина, что мы поссорились и она ушла.
— Поссорились из-за чего?
Он встал, словно не слышал моего вопроса. Прихватив с собой грязную тарелку, ушёл в кухню. Вернулся со свежей порцией супа. Упал в кресло. Отхлебнул вина. И словно специально выбрав неудачный момент, ответил.
Я как раз только склонилась к тарелке. Превозмогая тошноту, что так толком и не отпустила, зачерпнула со дна гущи с кусочком курицы, отхлебнула.
— Она хотела ребёнка.
Чёрт! Я обожглась. Поперхнулась. Закашлялась.
Он подождал, когда прочищу горло, вытру нос и… добил:
— А я не хотел.
— Почему? — выдохнула я, глядя исключительно в тарелку.
— Это сложно. Ешь, — он допил своё вино и встал.
Пересёк комнату, привычно застыл у окна.
Прямая спина. Идеальный разворот широких плеч. Узкие бёдра. Длинные ноги.
Со спины он выглядел ничуть не хуже, чем анфас. И, определённо, видел затылком.
— Если доешь всё, включу тебе здесь телевизор, — не поворачиваясь, сказал он.
— А если нет? — вспомнила я, что действительно должна работать ложкой, а не пялиться куда не следует.
— Отнесу обратно в спальню.
— Ну спасибо, что хоть не обратно на скотобойню, — поделилась я с лужицей супа на дне тарелки.