Он всё так же ходил делать к нам уроки, правда, с годами это больше превратилось в поесть и переночевать. Мои родители старались не комментировать сложную жизнь соседей (тут бы со своей разобраться), но всё равно пару раз предпринимали безуспешные попытки поговорить с Орловыми-старшими, но в итоге чуть ли не нарвались на скандал, после которого Лёшка ещё долго отсвечивал налитым фингалом под глазом. Поэтому Вознесенские на одном из семейных советов негласным решением постановили принимать соседского ребёнка в любое время и в любом состоянии и не задавать вопросов.
Я переживала в своих лучших традициях: читая вечные нотации Лёхе о том, почему нельзя нарушать правила. Наверное, я была ужасной занудой, но отчего-то он терпел, лишь временами пожимая плечами и твердя из раза в раз: “Альбинатор, ты просто не понимаешь главного...”. Может быть, и не понимала, но и мириться с его прогулами было невыносимо, поэтому к решению проблемы я подошла чисто рационально. Взвесив все за и против, разработала самый настоящий план Барбаросса, согласно которому в один из дней, после того как Лёшка пустился на поиски очередных заработков, я пришла домой заплаканная. Для этого пришлось рвать любимый справочник по матанализу, ибо реветь просто так я не умела, у меня вообще с открытым проявлением эмоций всё сложно. Так вот, проревшись вдоволь (благо, что родителей не было дома), я поскреблась в соседскую дверь и попросила Катю позвать брата.
Сцена вышла эпическая. Вся такая несчастная я (клянусь, я после этой истории года два врать не могла, воображая, что у меня, как у Пиноккио, сейчас нос вырастет) целых полчаса страдала Орлову на тему, что когда его нет в школе, меня обижают все кому не лень. Что, кстати, являлось подлой ложью. Одноклассникам по большей части было на меня пофиг, кроме тех моментов, когда требовалось списать, а поскольку таких моментов было предостаточно, то и трогать меня кому-либо было невыгодно.
Не уверена, что двенадцатилетний Алексей Игоревич мне поверил, скорее, уж просто оценил все мои усилия, затраченные на сей цирк, но в школу ходить стал. Ну а потонуть в двойках я не дала ему на чистом энтузиазме, нудя и страдая, что не знать такие элементарные вещи, как школьная программа, как минимум стыдно. Вот и пришлось другу хоть иногда, но учиться, дабы не сойти с ума от моего усердия.
В общем, постепенно наша жизнь относительно наладилась, и до девятого класса мы прожили вполне мирно, пока Вознесенского Бориса Игнатьевича, то бишь моего родителя, не посетила гениальная идея отдать меня в лучшую гимназию нашего города.