Замысел был прост и губителен: пять десятков киян оказались зажаты между двумя частями древлянской рати, превосходящей их числом в десять раз…
Это был конец. От десятикратно превосходящего врага не отобьешься.
– Назад! – крикнул Ингер, отгоняя эту мысль. – На прорыв! Уходим в лес и назад по дороге! Их меньше, пока не выстроились – сомнем и прорвемся. Огмуд, труби! За мной!
И, не глядя даже, где телохранители, Ингер погнал коня по дороге к лесу. Дружина нестройным потоком устремилась за ним. Ширины дороги не хватало, и многие мчались по полю, взметая облака снежной пыли. Снова и снова трубил рог, гриди испускали дружный боевой клич. Древлянское войско у леса дрогнуло, невольно подалось назад – казалось, неудержимый вал одетых в железо грозовых духов мчится на них в грохоте зимней бури.
Ингер скакал впереди, никому не дав себя обогнать. Меч сверкал в поднятой руке, указывая гридям путь к вечной славе. Из-за снеговой пыли казалось, что он мчится по облакам, как сам Перун. Снег летел в лицо, слепил глаза, при том что шлем и без того ограничивает обзор, и в какой-то миг Ингер перестал понимать, где он и что происходит. В белой мгле перед ним сверкали голубые глаза, и он узнавал глаза Прекрасы, но сейчас в них было непривычное выражение холодного ликования.
Смятение в древлянском строю улеглось; какие-то люди из их старшин бегали вдоль строя, приводя в порядок. Кто-то взмахнул рукой – и навстречу киянам рванулась сразу сотня стрел. На стрельбу была главная надежда пеших ратников – в ближнем бою с хорошо вооруженными всадниками им пришлось бы нелегко.
Летящая дружина будто натолкнулась на невидимое сито – десятка два продолжали скакать вперед, но почти половина не избежала встречи с железным клювом деревянной птицы. Гриди кувырком полетели с седел, раненые и убитые, кто-то упал на шею скакуна, роняя поводья. Часть лошадей покатилась кубарем, раненые или споткнувшиеся об упавших. На белом снегу заалели пятна и брызги крови, раздались крики боли и ярости, заржали раненые кони.
Ингера, хоть он и скакал впереди всех, ни одна стрела не задела, будто его хранило то белое марево. Во главе полутора десятка уцелевших он прорвался почти к лесу и врезался в древлянский строй. Поначалу пешие отшатнулись, боясь, что их снесут и затопчут, но тут же осознали, как мало осталось русов, и снова качнулись вперед – туча непокрытых кожухов, валяных и овчинных шапок, бородатых лиц, воздетых топоров, нацеленных копий. Врезавшись в эту толпу, Ингер с размаху ударил мечом, снес чью-то голову, крича в боевом раже и ничего не видя вокруг себя.